— Да. Видишь цепь у него на груди? Золотое руно. Орден Золотого руна. Этот мальчик — король. Мексоны оставили его сиротой… В карете ехали вчетвером — король Карлуш Первый, королева Амелия Орлеанская и двое принцев — старший Луиш Филипе и младший Мануэл. Убийца вскочил на подножку кареты и стал стрелять. У королевы в руках был букет, и, по свидетельству очевидцев, она хлестала убийцу букетом, крича «Инфамес, инфамес!»…

— Фа?..

— Инфамес, «позор». Спасла младшего сына, теперь он король Португалии…

— А жирняк кто?

— С глазами навыкате? Это твой соотечественник, граф Орлов-Давыдов, церемониймейстер двора, богач… Подожди-ка… — Его Высочество отбирает у Миньки зрительную трубу и восклицает: — Фальер! Фальер здесь! — и так ёрзает, что несколько листьев, стуча, осыпаются на траву. Мы замираем на своих ветках. Нет, никто не услышал: в окнах пиликают скрипки, ряженые в камзолах и бело-красных плащах прохаживаются по аллее… — Посмотри на Фальера! — Его Высочество суёт Миньке трубу.

Минька разочарован: была обещана «политическая величина», так что Минька рассчитывал на какого-нибудь здоровягу, богатыря, а хвалёный Фальер оказывается пожилым толстяком на полторы головы ниже Орлова-Давыдова. На Фальере обычный сюртук — правда, с большой звездой на животе. Пока Минька глядит в окуляр, к Фальеру, кланяясь, подбирается кто-то с плащом наперевес: плащ серебристый, с крестом — такой же, как на караульных солдатах. Фальер морщится, но позволяет набросить плащ себе на плечи. Миньке кажется, что Фальер недоволен, как будто его заставляют участвовать в детской игре.

— Фальеру серебряный, — со значительным выражением кивает Его Высочество. — Золотой плащ полагается лишь одному человеку. Догадываешься, кому именно?..

Минька ведёт трубу справа налево. Парадная лестница, комнаты с расписанными стенами… библиотека… Семь окон зеркального зала, который уже заполнен почти до отказа… дальше ещё четыре окна, за этими окнами точно так же ярко, как и в зеркальном зале, сияют люстры… но совершенно безлюдно. Все стены в гербах. Посередине — два трона: один высокий, другой пониже… Последнее, крайнее слева окно закрыто шторой.

Его Высочество досконально описывает будущую коронацию. Сигналом к началу послужит гимн, который вчера доносился с испанского броненосца: «Оро эн ту колор», «Золото — твой цвет». Эту музыку, сообщает Его Высочество, привезли в шестнадцатом веке из Южной Америки. В Европе её называют «Марш гренадеров», хотя правильнее было бы «Марш конкистадоров»: в Кахамарке и Куско эту мелодию высвистывали на тростниковых и костяных флейтах, выбивали на барабанах из кожи тапира. Под гимн Испании в тронный зал вступят гранды… Услышав знакомое слово, Минька оживляется — да, он помнит про грандов: первого класса, второго класса, в шляпах, без шляп, — ему любопытно увидеть этих грандов живьём, он поворачивает трубу туда и сюда. Его Высочество охолаживает Миньку: грандов здесь пока нет, они ожидают в одной из внутренних комнат. Перечисляет, словно читает стихи, нараспев: герцог Вилья-Эрмоса де Арагон; герцог Медина-Сидония, «вон, посмотри, его герб» — как будто Минька может отличить нужный среди семисот пятидесяти других: все стены тронного зала пестрят гербами.

— Да вон же он, вон, экий ты… в шахматную клетку, золотой и багровый, с зелёными змеями… Герцог Альба — герб тоже шахматный, бело-синий… А вот, в углу, посмотри, наискосок чёрная полоса: траур по королю Теобальду Шампанскому, он умер здесь, на Сицилии…

Минька из вежливости переспрашивает, когда стряслось это горе; выясняется, что семьсот лет назад.

— Де Суньига-Бехар! Между прочим, именно герцогу де Бехару был посвящён «Дон-Кихот»…

Минька понятия не имеет о «Дон-Кихоте», гербы для него — просто пятна, — но его интригует будущее представление с грандами. Стало быть, выйдут гранды — а дальше?

Гимн заиграет во второй раз, и в тронном зале появится принц… Последнее слева зашторенное окно — это покои вдовствующей королевы-консорта Марии-Кристины. Отсюда, с ветки, не видно, но от порога комнаты Её Величества и до трона — согласно гарсонским обычаям, заимствованным у инков, — расстелена дорожка из позолоченных нитей, так называемая «солнечная дорога». Под страхом смерти никто не вправе ступать на эту дорогу, кроме королевы-консорта — об руку с будущим королём. Принц — один! — войдёт в заветную комнату и под руку выведет королеву. Они вдвоём прошествуют к тронам, наследник вручит королеве-матери льяуту, вязаную корону (тут Его Высочество прикладывает ладонь к верхней части груди, накрывает ладонью свой медальон), — королева возложит корону на сыновнюю голову, марш зазвучит в третий раз — и с этой минуты принц, собственно, перестанет быть принцем, а станет законным королём Испании — и владыкой гарсонов…

Минька недоумевает: как же Его Высочество попадёт к королеве, если он на ветвях, а она вовнутрях?

Очень просто: едва лишь марш заиграет вторично, Его Высочество спрыгнет на землю — отсюда до парадного входа рукой подать — дальше главная лестница — все расступятся — и через библиотеку, через зеркальный зал…

Неужели Его Высочество прямо так, в больничной рубахе, то есть, тьфу, в матросской куртёшке войдёт ко всем этим фракам и орденам?

Вздор! О таких мелочах пусть заботится хозяин виллы. У караульных на лестнице наверняка припасён плащ с гарсонским крестом — и не серебряный, как у Фальера, а золотой…

Вдруг поднимается рокот. Оказывается, покуда Минька жмурился в окуляр, под окнами цитадели выстроился оркестр во главе с торжественным капельмейстером. Барабанная дробь. Поднимаются длинные горны — и всё вокруг: кипарисовые аллеи со статуями и вазами, променады и галереи, ротонды и бельведеры, каскады фонтанов, лестницы, гроты, оранжереи, партеры и топиары парка, миндальные рощи, арки и лабиринты — всё наполняется звенящим воем.

Капельмейстер взмахивает своей тростью-тамбурмажором — и грохает марш, тот самый, который доносился с испанского корабля, горделивый, помпезный — и в то же время как будто кукольный: гимн взлетает и бухает вслед за плюмажем на капельмейстерском жезле.

Здесь мы на вершине истории, которую я хотел тебе рассказать. Даже если считать буквально, над уровнем моря: здесь, в развилке большого дерева, — высшая точка всей экспедиции, зенит надежд. Минька, которого я когда-то считал заскорузлым, — всей душой сопереживает Его Высочеству, понимает, в какой тот сейчас лихорадке. Если даже у Миньки, который меньше суток тому назад узнал про эту гарсонско-мексонскую катавасию, но уже успел вместе с принцем проделать путь к будущей коронации — плыл на катере, плутал по трущобам, полз в мокрой траве, карабкался по ветвям, — если даже у Миньки сердце подскакивает и ныряет вместе с перьями тамбурмажора — то что сейчас переживает Его Высочество? Он тысячи раз представлял себе эту минуту — и вот, наконец, всё сбывается… Ему кажется, что сбывается. Вообрази себе эту сцену… и пусть тебе станет стыдно.

Следующая картина, которую Минька видит сквозь окуляр: в глубине тронного зала открыты две двери из трёх — слева и справа; центральная дверь закрыта. Двумя вереницами медленно, церемонно движутся наряженные в багрово-золотой бархат вельможи. Это и есть гранды. Большинство — старики, некоторые совсем дряхлые, на головах у них грандовские короны — багровые шапки, украшенные камнями. Поначалу Минька не может разобрать, что́ гранды держат в руках. Какие-то маленькие невзрачные пёрышки вроде куриных. Минька спрашивает Его Высочество, тот очень ровным голосом (пытается совладать с собой, даже прикрыл глаза) поясняет: гарсоны воспроизводят древнюю церемонию инков — когда наследник восходит на трон, в знак вечной покорности каждый вельможа вручает новому королю перо священной птицы, сокола курикинкэ. (Впоследствии перья сжигаются.)