– Веди себя пристойно! – рычала Фарида, едва не брызгая слюной. – И не смей разговаривать с мальчишками, поняла меня?

– Да знаю я, мама, – неизменно отвечала Сара.

Когда она возвращалась из школы, Фарида строго следила, чтобы ни одна секунда времени дочери не пропала зря – и так полдня потрачено впустую! Исра знала, каково это – быть единственной девочкой в доме, полном мужчин, подстилкой, о которую все вытирают ноги. Но ей было интересно: а как это сносит Сара? Стоило Фариде обратиться к дочери, как на лице у той появлялось непокорное выражение, и Исра понимала, что она кипит от негодования.

– Сара! – крикнула Фарида от подножия лестницы. – Спускайся к нам!

– Иду! – отозвалась Сара.

– Сходи посмотри, где она там застряла, – велела Фарида Исре, когда прошла минута, а Сара так и не явилась.

Исра послушно потащилась наверх. Поднявшись по лестнице, она увидела, что Сара у себя в комнате: читает, загородившись книжкой, словно щитом, жадно поглощая слова, словно подзаряжаясь от них энергией. Это зрелище заворожило Исру.

– Что она там делает? – крикнула Фарида снизу.

– Не знаю, – солгала Исра.

– Ну, все понятно. – Фарида затопала по лестнице.

– Сара… – прошептала Исра, желая предупредить девочку. Но было поздно. Фарида уже поднялась.

– Так я и знала! – Она ворвалась в комнату и вырвала у дочери книгу. – Почему ты не идешь, когда я зову?

– Я хотела дочитать до конца главы.

– До конца главы? – Фарида уперла руки в боки. – Читательница нашлась! А учиться готовить кто будет?

Сара вздохнула, а у Исры похолодело внутри. Она словно услышала собственную мать: от книг никакой пользы, главная женская наука – терпение, а ее ни по одной книжке не освоишь.

– Скажи-ка мне, – проговорила Фарида, нависнув над Сарой, – по-твоему, книжки научат тебя готовить и прибирать? Помогут тебе найти мужа? Вырастить детей?

– В жизни есть еще много всего, кроме мужа и детей, – парировала Сара. – Что-то я ни разу не слышала, чтобы ты приказывала Али забить на учебу и выкинуть книжки! Почему ему вы разрешили пойти в колледж? И не требуете, чтобы он поскорее женился?

– Потому что для девушки важнее всего замужество, – буркнула Фарида. – А вовсе никакой не колледж! Ты уже почти подросток. Пора тебе повзрослеть и усвоить раз и навсегда: нельзя женщине на мужчину равняться!

– Но это нечестно! – выкрикнула Сара.

– А ты мне не дерзи! – рявкнула Фарида, занося руку. – Еще одно слово, и ты у меня получишь!

Сара отпрянула от карающей длани.

– Но, мама, – проговорила она уже мягче, – это правда нечестно.

– Честно, нечестно, но так оно в мире устроено. – Фарида повернулась к двери. – А теперь иди вниз и помоги Исре на кухне.

Сара вздохнула и стала сползать с кровати.

– Давай-давай, пошевеливайся! – поторопила ее Фарида. – Я тебя весь день ждать не буду!

Вооружившись тряпками, Исра и Сара встали спиной друг к дружке и принялись за дело. Сара была невысокая, худенькая девочка с золотистой кожей и буйными, рассыпающимися по плечам кудрями. Пока они прибирались, она все больше молчала, только иногда ловила взгляд Исры и шумно вздыхала.

За те месяцы, что Исра прожила в Америке, они с Сарой ни разу толком не поговорили. Приходя из школы, Сара торопилась юркнуть в свою комнату и разобрать рюкзак. Теперь Исра догадалась, что она, по всей видимости, тайком таскает домой книги. Потом Сара спускалась к Исре на кухню и помогала накрывать на стол, или мыть посуду, или разбирать постиранное белье, на которое у Исры не хватило времени. Иногда по вечерам они сидели в зале втроем с Фаридой и смотрели ее любимые турецкие сериалы. Сара прихлебывала мятный чай и ела печенье, а когда Фарида отворачивалась, разгрызала передними зубами жареные арбузные семечки – Фарида строго-настрого запрещала ей это делать, чтобы не испортить прикус.

Исре было жалко смотреть, как девочка снует по кухне, драит столешницы, моет посуду, расставляет чашки в буфете. Наверное, вот так и сама она выглядела в Сарины годы, когда носилась веретеном, пока не переделает все домашние дела.

– Ну как ты себя чувствуешь? – спросила Исру Фарида, присев на корточки перед духовкой, где пеклось кунжутное печенье. Уже третья партия за неделю.

– Хвала Аллаху, – отозвалась Исра. – Все хорошо.

Фарида достала противень с печеньем из духовки.

– По утрам не тошнит?

– Нет, – не очень уверенно ответила Исра.

– Это хороший признак.

Исра заметила, что Сара замерла, слушая, что говорит мать.

– А чего-нибудь эдакого не хочется? – поинтересовалась Фарида. – Сладкого там?

Исра задумалась:

– Да не больше, чем обычно.

Фарида отщипнула от печенья кусочек и сунула в рот. Распробовала – и подняла брови.

– Это тоже хороший признак.

– Хороший признак чего? – перебила Сара.

Ее лицо казалось почти желтым в теплом вечернем свете, лившемся из окна, и Исре в этот миг почему-то представилось, как Фарида хлещет ее по щекам. Интересно, часто Саре достается?

– Ну, – отозвалась Фарида, – как говорят старухи, если беременную тошнит по утрам и тянет на сладкое, то жди девочку.

Сара ничего не сказала, только нахмурилась.

– Но у тебя ни того ни другого. – Фарида улыбнулась Исре. – Иншаллах, будет мальчик!

Исра не нашлась что ответить. Внутри у нее все свернулось жгутом. Может, и подташнивает ее по утрам.

– А что физиономия такая кислая? – осведомилась Фарида, потянувшись за следующим печеньем. – Не хочешь мальчика?

– Да нет, я…

– Мальчик лучше, поверь мне. Мальчики будут заботиться о тебе в старости, передадут по наследству фамилию…

– Хочешь сказать, что мне ты была не рада? – резко осведомилась Сара. – Потому что девочка не такое сокровище, как мальчик?

– Ничего подобного я не говорю, – отрезала Фарида. – Но все всегда хотят мальчика. Это тебе любой скажет, хоть кого спроси.

Сара покачала головой:

– Уму непостижимо! Ведь именно девочки помогают матерям. Омар и Али ничегошеньки для тебя не делают!

– Глупости. Твои братья последнюю рубаху ради меня отдадут, если понадобится.

– О да, конечно. – Сара закатила глаза.

Слушая Сару, Исра думала про себя: наверное, это и значит быть американкой – иметь голос. Стало досадно, что сама она никогда не умела выражать свое мнение и ни разу не отважилась заявить матери, что девочки ничем не хуже мальчиков, что жизнь у них устроена несправедливо и что мама, как женщина, сама должна это понимать. Нет бы прямо сказать, как ей обрыдло чувствовать себя человеком второго сорта, про которого вспоминают, лишь когда надо состряпать обед или прибраться; обрыдло терпеть попреки, нападки, унижения и оскорбления. Нет бы объяснить, как ей обидно, что ее заставляют считать себя ничтожеством, утварью для мужского пользования.