Несколько раз глубоко вдохнув, Дейа украдкой огляделась. Куда ни повернись – отовсюду пялятся. И опять в груди стало подниматься то самое чувство. Дейа сглотнула, стараясь затолкать его обратно, но оно растопырилось в горле. Она отвернулась к темному окну. Почему же она так пуглива, так чувствительна, так беззащитна перед этим миром? Вот бы стать сильной, уподобиться тем людям, которые не плачут, услышав грустную песню, и не трясутся, прочитав что-нибудь ужасное в новостях, – людям, не принимающим ничего близко к сердцу. Но тогда это будет уже не она…

Поезд R, казалось, тащился целую вечность, останавливаясь на бесчисленных станциях. Дейа смотрела в окно и по три раза перечитывала название каждой станции, боясь пропустить свою. Четырнадцатая улица – Юнион-сквер. На Корт-стрит машинист объявил, что это последняя остановка в Бруклине, и Дейа поняла, что поезд вот-вот въедет в тоннель под Гудзоном. Мысль о том, что она сейчас окажется под водой, и напугала, и взбудоражила. Как это вообще возможно – проложить подводный тоннель, – какие выдающиеся люди это придумали? Дейа попыталась представить себе, что тоже создает нечто прекрасное и хоть самую малость, но меняет мир, – и не смогла. Скоро она выйдет замуж, и что тогда? Какая у нее начнется жизнь? Раз и навсегда определенная, сплошь состоящая из обязанностей. Дейа стиснула визитку. Может, Фарида все-таки права. Может, у нее все будет иначе, чем у Исры. Может, Насер позволит ей стать той, кем она хочет. Может, выйдя замуж, она наконец-то обретет свободу.

Хмурым ноябрьским утром, за три недели до срока, у Исры начались схватки. Адам и Фарида отвезли ее в роддом, но в палату идти отказались. Заявили, что не переносят вида крови. Когда ее завезли на каталке в палату и оставили одну, Исру охватил несказанный ужас. Она однажды видела, как рожала мама. Вопли боли отпечатались в памяти навсегда. Но все оказалось еще хуже, чем она предполагала. Схватки становились все сильнее и чаще, казалось, что внутри ее совершается что-то преступное. Хотелось закричать, как мама, но Исра даже рта не могла раскрыть. Она не хотела выдать свою боль даже звуками. Только скрипела зубами и плакала.

Родилась девочка. Впервые взяв ее на руки, Исра погладила нежную кожицу и приложила новорожденную дочку к груди. Сердце заходилось. «Я теперь мама, – думала она. – Я мама».

Наконец в палате появились Фарида и Адам и, глядя в пол, тихо пробормотали: «Мабрук». А Исре так хотелось, чтобы Адам сказал ей что-нибудь ласковое, выразил радость.

– Всю жизнь мечтали, – буркнула Фарида, качая головой. – Девчонка.

– Не сейчас, мать, – осадил ее Адам. И послал Исре извиняющийся взгляд.

– А что? – ощетинилась Фарида. – Как есть, так и говорю! Как будто нам нужна еще одна балва, как будто у нас и без нее забот мало!

Это слово ударило Исру в самое сердце. В ушах словно раздался мамин голос. Она часто называла дочку балвой – проблемой, обузой. Если до этого мгновения у Исры еще оставалась хоть какая-то надежда, что в Америке будет лучше, чем в Палестине, то теперь она растаяла. Женщина всегда остается женщиной. Мама была права. Дочери Исры предстоит повторить ее судьбу. Ей показалось, что белые больничные полы и стены сочатся разъедающим душу одиночеством.

– Мать, пожалуйста, – сказал Адам. – Тут ничего не поделаешь.

– Тебе легко говорить! Ты хоть знаешь, как трудно вырастить девочку в этой стране? Знаешь? Ты скоро будешь волосы на голове рвать! Тебе нужен сын, помощник. Тот, кто фамилию нашу потомкам передаст. – Фарида уже громко всхлипывала, и акушерка протянула ей коробочку с бумажными платочками.

– Поздравляю, – сказала акушерка, приняв слезы Фариды за выражение счастья. – Такая радость!

Фарида покачала головой. И, встретившись с Исрой взглядом, прошептала:

– Запомни мои слова, вдень их себе как сережки в уши: если не родишь мужчине сына, он найдет женщину, которая сделает это вместо тебя.

– Ну, хватит, мать! – воскликнул Адам. – Вставай, пойдем. Исре нужен покой.

Он направился к дверям и через плечо бросил взгляд на Исру:

– Не переживай, – сказал он. – Будет у тебя сын, иншаллах[4]. Ты совсем молоденькая. У нас еще куча времени.

Исра слабо улыбнулась в ответ, еле сдерживая слезы. Как сильно она хотела им угодить! Как страстно жаждала их любви! В палате играла спокойная музыка – акушерка включила ее во время родов. Исра только сейчас это осознала, и мелодия подействовала на нее умиротворяюще. Она попросила акушерку поставить музыку еще раз и спросила, как она называется. Лунная соната. Под неторопливую, убаюкивающую мелодию Исра закрыла глаза и сказала себе, что все будет хорошо.

– Бинт, – говорила Фарида по телефону всякий раз, когда им звонили с поздравлениями. Девочка.

Исра делала вид, что не слышит. Дочка была чудо как хороша. Кофейные волосы, светлая кожа, а глаза – глубокие и темные, словно полночное небо. Славный ребенок. Спокойный, но не вялый. Исра песней будила ее и под колыбельную укачивала – щека к щеке, сердце к сердцу. В такие моменты она чувствовала, как по телу разливается доселе неведомое тепло – так палестинское солнце ласкало ее лицо, когда она собирала фиги. Она назвала дочку Дейа. Свет.

Рождение Дейи и вправду осветило жизнь Исры. В считаные дни после выписки из роддома любовь к девочке охватила ее, как лесной пожар. Все засияло новыми красками. Дейа стала ее насибом. А материнство – смыслом жизни. Вот ради чего она вышла замуж за Адама, вот ради чего переехала в Америку. Ради Дейи. В душе у Исры воцарился мир.

Она всегда представляла себе любовь такой, какой писатели изображали ее в книгах, а Руми и Хафиз воспевали в своих стихах. Никогда ей не приходило в голову, что ее насиб – это любовь материнская. Может быть, из-за отношений с собственной матерью: все детство ей отчаянно не хватало любви, и она боролась за каждую ее крупицу. А может, из-за того, что Исра всю жизнь полагала, будто любовь – как и все остальное – способен подарить только мужчина.

«Стыдно!» – корила себя Исра. Какой она была эгоисткой – не ценила милость Аллаха, не верила в свое предначертание. А ей выпало такое счастье. Счастье быть матерью, счастье – об этом она постоянно себе напоминала – жить в своем доме. Многие семьи в Палестине до сих пор ютятся в лагерях беженцев, в контейнерах, понатыканных в двух футах один от другого. А у нее – целый цокольный этаж. У нее и у Дейи. Редкая удача.

Укладывая дочку спать, Исра чувствовала, как сердце наполняется надеждой. Она раскатывала коврик для молитвы, читала священные суры и отмеряла поклоны, благодаря Аллаха за все, что он ей даровал.

Фарида настояла, чтобы Исра не кормила Дейю грудью. Ведь грудное вскармливание препятствует беременности, а Адаму нужен сын. Исра подчинилась без единого возражения и принялась каждый день разводить на кухне детское питание, надеясь – Фарида это понимала – вернуть ее расположение. При взгляде на налитую грудь невестки у Фариды под ребрами начинало копошиться что-то вроде чувства вины. Что-то вроде воспоминания: она ведь это уже видела… Но Фарида гнала непрошеное чувство прочь. «Нет смысла зацикливаться на прошлом», – твердила она себе.