с места на место.

— Да ты голодный что ли? Сейчас!

С вечера остался недоеденным пирог с рыбой, и я быстро развернула тряпицу в которую он был завернут.

— На, ешь, бедный мой мальчик! Никто не покормит маленькую птичку! Никому и дела нет, что птичка кушать хочет.

Однако чёрный приятель лишь смешно наклонил голову и моргнул, но есть не стал. Большой графитовый клюв с силой стукнул по кувшину с узваром. Потом ещё. И ещё, и несколько раз с усилием, даже яростью.

— Чего творишь-то, хам? Разобьёшь ведь! — увещевала я Золика, но тот продолжал колотить по обожжённой глине, пока последний мощный удар не пробил толстую стенку. Кувшин треснул, и верхняя его часть, расколовшись, провалилась внутрь сосуда. Удовлетворённый содеянным ворон подскочил к пирогу и принялся спокойно склевывать кусочки теста.

— Ты ведь не просто так это сделал, да? А зачем? Пить не хотел, видно же. Не хочешь, чтобы я пила?

Резко вздернув вверх голову, птах хрипло каркнул.

— Думаешь, мне нельзя это пить? Почему? Вредно? Отравлено?

Еще раз каркнув, Золик поставил лапу на пирог, ухватил корочку и рывком оторвал ее, открывая себе доступ к вкусной сочной начинке.

— Но ведь не убили же меня. Смысл какой? Чего молчишь? А…., — я в раздражении махнула рукой, — лишь бы пожрать! Что за мужики пошли!

В медной чаше было немного воды, и я умылась, расчесала волосы красивым костяным гребнем, заплела косу.

— Как там… все? Как дядька Лешак? Нормально всё? Хоть бы записку написали. Что за люди? Ну да, Волче же некогда, он же у нас сильно занят личной жизнью. Раненый опять же. Как там его живот?

Пирог давно исчез в недрах ворона, а сама птица, пристроившись на спинке стула и свернув голову набок, наблюдала за мной с заметным интересом.

— Нет, ты не подумай, мне так-то плевать, что там у него. Я просто из вежливости интересуюсь. Принято у воспитанных людей интересоваться, понял?

— Утро доброе, красавица! — сияющий Слава входил в горницу с широкой улыбкой, которая слегка померкла, едва он заметил Золика. — Как почивала?

— Знаешь, а хорошо! — наверное глупо, но мне хотелось, чтобы ворон увидел, как я довольна жизнью

— Ничего не снилось?

— Нет, а должно было?

— Ну, — Мстислав помялся немного, — бывает, что после травм всяких...

— Так, давай-ка не строить планов относительно моих так называемых волшебных способностей, ладно?

— Не злись! — хозяин, наконец, оглядел стол и удивленно поднял бровь: — Не поранилась?

— Чем? А, кувшин. Нет. Неловко поставила, видимо.

— Сейчас новый принесу.

— А он у тебя из чего? — я наблюдала, как едва уловимо напрягается спина и в неловком повороте назад замирает голова. Секунда, и Мстислав расслабился.

— Травки всякие, ягодки, всё натуральное! — нервно хохотнув, он переступил порог комнаты.

Заворчал Золик, улыбнулась я.

— Молодец, птах. Тебе бы в наркоконтроле работать — цены бы не было. Значит, Мстислав Годинович привязать меня к себе хотят, беспокоятся, боятся. Ну-ну.

Вернувшийся хозяин выглядел все так же оптимистично радостно.

— Горячий! Вот и пирожка тебе с курочкой. Завтрак, так сказать.

— Слушай, Слав, а ведь мне снилось что-то. Вот сейчас ты заговорил про завтрак, и я вспомнила.

— Да? — напрягся Мстислав.

— Ага. Пирог мне снился, вроде как едим мы его вдвоем, и ты вдруг подавился. Хлопаю тебя по спине, хлопаю, а ты все никак вздохнуть не можешь! Представляешь, какой ужас! Лицо синее, и упал прямо на пол. Кошмар! Но ведь это не то самое, да? Это же не предвидение?

— Ты ешь, — стараясь не выдавать волнение проговорил Слава, — завтракай, я пойду. Дела.

— Что, Золик, — прижав румяный пирожок к носу и вдыхая дивный аромат, улыбнулась я. — Устроим товарищу Мстиславу шоу?

Чёрные крылья взмахнули, и ворон спустился на плечо, целясь в клювом в мой завтрак.

— Чтобы такого еще придумать, а ?

— Ну пожалуйста! Понятно, что нельзя, но ведь как-то можно? — фраза получилась смешной, и я невольно улыбнулась медсестре средних лет, которая сейчас перекрывала доступ в коридор.

— Девушка, ещё раз повторяю: у нас карантин по гриппу! Случай у вас не тяжёлый, спецпропуска нет, так что звоните по телефону своему… жениху.

Такие крепости с наскока не берутся, но и я сдаваться не собиралась. Притворно вздохнув, огляделась. В достаточно просторном холле районной больницы сновали туда-сюда люди, которым, похоже, карантин не указ. В квадратном проеме гардероба скучала пожилая женщина в медицинской маске и очках с внушительными диоптриями. В сумочке лежала шоколадка, в голове окончательно оформлялся жалостливый рассказ.

— Здравствуйте, можно к вам за помощью обратиться? — всхлип получился натуральным и проникновенным.

Через несколько минут я шагала по больничным коридорам в белом халате и пакетом с продуктами в руках, лицо было прикрыто маской, голова белым колпаком на завязках. Гардеробщица Валентина Степановна, мужу которой, как к счастью выяснилось, Егор чинил раритетную "Окушку", очень чётко объяснила, куда сворачивать, чтобы проникнуть в плату номер двадцать и не попасться на глаза старшей медсестре.

Вот и заветная дверь! Оглянувшись, я быстро юркнула внутрь палаты, прошла небольшой коридорчик и оказалась в помещении с четырьмя кроватями, две из которых были аккуратно заправлены. Егор спал, чуть нахмурив брови. Его сосед нацепил наушники и смотрел что-то на смартфоне. Он равнодушно скользнул по мне взглядом и снова уставился в экран телефона.

Набольшие порезы на руках Егора были заклеены пластырями, ладонь перевязана — за лезвие ножа хватался, пытаясь отвести удар. Коснуться этого тела было страшно, вдруг что-то сломается?

— Женька…

— Разбудила, да?

Внезапно оказалось, что я страшно стесняюсь смотреть Егору в глаза. Словно и не было между нами ничего. Теряясь и, кажется, даже краснея, начала что-то лепетать про отсутствие нормальных апельсинов и “зато гранаты полезнее”.

— Женька, как хорошо, что ты пришла.

Заставить себя посмотреть в глаза собеседнику было трудно, но я отважилась, и стеснение мгновенно улетучилось.

— Тебе больно? Есть хочешь? А я тут тебе гранаты…

Здоровой рукой Егор схватил меня за воротник и притянул очень близко к своему лицу.

— Тебя никто не обижал?

— Нет, — отчего-то шёпотом ответила я.

— Это хорошо, — бледный рот приближался всё ближе,