– Кто это проводил? – спросил Эрик. – Эти опросы проводят все, кому не лень, когда хотят подтвердить свое мнение. Все подряд этим занимаются.

– Это был независимый опрос, – ответил Карл.

Эрика это явно не убедило, и он спросил у Карла, какова была цель опроса.

– Я же говорил, – ответил Карл. – Опрос показал, что больше тридцати процентов людей верят в ангелов. По-настоящему верят.

– В ангелов-хранителей? – спросил Эрик. – Это имеется в виду?

– Да, – ответил Карл. – В настоящих ангелов с крыльями, – он улыбнулся. – Невидимых, конечно, – но тут же поправился: – То есть не совсем невидимых. Некоторые люди утверждают, будто они их видят, так что они, может, для кого-то и видимы, даже если их не видят… все остальные.

Ульф задумался, позволяют ли чьи-то заявления о замеченных ангелах утверждать, что ангелы, в принципе, видимы.

– Когда кто-то говорит, будто он что-то видел, совсем не обязательно, что это «что-то» существует.

Анна, которой казалось, что речь идет скорее об убеждениях, чем об ангелах, заметила:

– Дело в том, что кто-то верит в существование ангелов, а кто-то – нет. Понятно, все присутствующие согласны, что их не существует, но пойди мы на улицу и спроси первого встречного, что он об этом думает, – наверняка мы бы сильно удивились.

Тут Эрик опустил глаза на свой журнал и перевернул страницу – с таким подчеркнуто-рассеянным видом, что Ульф подумал: а Эрик-то верит в ангелов. И тут же представил себе Эрикова ангела-хранителя, который, конечно, интересуется рыбалкой и даже – вполне возможно – способен дать совет, какую мормышку лучше использовать на какой-нибудь конкретной реке, или подсказать, где стоит косяк, невидимый для рыбака, сидящего в лодке, но легко заметный для парящего над водой ангела. Можно предположить, что у ангелов довольно острое зрение, примерно как у хищных птиц, которые с огромной высоты способны заметить самую маленькую мышку, копошащуюся в траве.

Он покачал головой. Вся эта дискуссия была совершенно абсурдной.

– Предлагаю заняться чем-нибудь более целесообразным, чем разговоры об ангелах, – сказал он.

Анна посмотрела на него с некоторым раздражением.

– Например?

Ульф пожал плечами.

– У нас все рапорты готовы?

Карл взял со своего стола листок бумаги.

– Вчера пришел один циркуляр. Адресован он был почему-то мне, но я как раз собирался передать его тебе.

– О чем там?

– О реструктуризации. Они хотят узнать нашу точку зрения на реструктуризацию.

Карл поднялся из-за стола, подошел к Ульфу и передал ему бумагу. Ульф принял листок с опаской, будто на нем могла сидеть какая-нибудь зараза. Циркуляры из кабинета Комиссара поступали довольно регулярно и, как правило, содержали в себе некий скрытый подтекст. «Реструктуризация» была новым расхожим словечком, пришедшим на смену «эффективности» и «повышению квалификации», которые были предметом двух последних отчетов отдела, затребованных начальством. На каждый из них ушло по два месяца работы, и оба исчезли без малейшего следа в недрах полицейского департамента. Вечная история с этими отчетами, подумал Ульф: люди их пишут, отправляют начальству. А потом эти рапорты пылятся нечитаными на начальственных столах, пока их не заберут, чтобы отправить в архив. Он подозревал, что бюрократия везде одинакова: люди заполняют анкеты, пишут отчеты, которые редко кто внимательно изучает и которые практически никогда не имеют никакого реального результата.

Его насторожило то, что этот циркуляр насчет реструктуризации был направлен Карлу. Он, Ульф, был старше по должности, и циркуляр должен был прийти ему. Тут что же, крылось какое-то послание? Может, Карла собирались реструктурировать на повышение, а его, Ульфа, – на понижение? Что-то вроде этого уже как-то случилось в отделе дорожного движения и общественного порядка, когда начальник отдела, придя утром на работу, обнаружил, что его стол значительно уменьшился в размерах, тогда как стол его заместителя соответственно увеличился. Несколько недель спустя заместителя официально повысили.

Ульф поблагодарил Карла.

– Я им что-нибудь напишу, – сказал он, а потом добавил: – Если ты, конечно, не собирался…

Фразу он не закончил. Это был прямой намек на то, кто тут главный: возможность для вызова оставалась, но, совершенно очевидно, не приветствовалась. Ответ Карла сомнений не оставлял:

– Ну уж нет, – сказал он. – Это тебе, а не мне. Я практически уверен, что мне это переслали по ошибке. Чего тут еще думать.

– Возьми тот старый отчет, – продолжила Анна, – сотри везде «эффективность» и напиши вместо этого «реструктуризация». Сбережешь себе кучу времени.

Ульф не мог не признать мудрость этого совета. О «реструктуризации» будет забыто, как уже были забыты «эффективность» и «повышение квалификации». Но чтобы это произошло, необходимо было проделать определенные ритуальные телодвижения, и Ульфу предстояло этим заняться. И тут, благодаря «повышению квалификации», он вспомнил, что Блумквист просил его о встрече и они договорились увидеться сегодня в кафе около полудня. Записи в календаре он не сделал и очень вовремя вспомнил о встрече.

– Мне пора идти на встречу с Блумквистом, – сказал он Анне. – Чуть не забыл.

– Это с ним частенько происходит, – заметила Анна. – Он мне как-то даже жаловался. Стенал по поводу того, что люди назначают с ним встречи, а потом на них не являются.

– Бедняга Блумквист, – отозвался Ульф. – Подозреваю, что он один из тех людей, о которых вечно забывают – или отменяют с ним встречи.

Карл улыбнулся: Блумквист ему нравился, но он прекрасно понимал, что Ульф имеет в виду. Бывают люди, прямо-таки предназначенные для того, чтобы встречи с ними отменяли, и Блумквист определенно был одним из них.

– Нам всем нельзя забывать, – сказал Ульф, – что Блумквист, строго говоря, – сотрудник нашего отдела.

– Он к нам прикомандирован, – поправил его Карл. – Так говорится в приказе. Я его видел. «Прикомандирован к отделу деликатных расследований до дальнейшего распоряжения». Разница, знаешь ли, существует.

Ульф вздохнул. У работы в правительственном учреждении были свои преимущества – уверенность в завтрашнем дне и получка в конце каждого месяца, но были также и недостатки. Были правила и был канцелярит. Были мелочные придирки и требования к процедурам, смысл которых был давно забыт. Была зависть и были интриги. Иногда он думал о том, что было бы, не прими он то судьбоносное решение поступить в полицию. С какой легкостью он мог бы принять то место на курсах для учителей, которое ему тогда предлагали; теперь он, наверное, преподавал бы в школе – математику или географию. Или он мог бы записаться на художественные курсы, куда ему так хотелось пойти, и теперь он выставлялся бы в галереях Стокгольма – или даже Берлина. А может, готовил бы себе скудный ужин из «доширака» в какой-нибудь мансарде, где