мерзнешь даже в самый разгар лета; выдавливал бы из тюбиков с краской последние капли, писал бы поверх непроданных картин новые, никому не нужные произведения. Но, быть может, это была бы счастливая жизнь, и нашлась бы какая-нибудь девушка, преданная ему всей душой, которая говорила бы подругам: «Ульф пишет просто гениально – рано или поздно мир это поймет».

Но вместо этого он писал отчеты по реструктуризации, совал нос в чужие, весьма интимные дела, а теперь, ко всему прочему, ему предстояло пить кофе с недоколлегой, который из последних сил цеплялся за свою должность и который мог бесконечно распространяться о правильном питании, о здоровье и о последних способах лечения хворей, с давних пор одолевавших человечество.

Он поднялся из-за стола и украдкой глянул на Анну. Она как раз подняла глаза, поймала его взгляд и улыбнулась в ответ. Это был миг чистого блаженства. Анна была всем. Она была порядочностью и вежливостью, она была надежностью и материнством, она была самой Швецией – и любовью. Всем этим была она. А еще она была чужой женщиной. Да, этим она тоже была, может быть, прежде всего остального.

Когда Ульф вошел в кафе, Блумквист был уже там. Ему удалось найти местечко за одним из лучших столиков у окна, и он сидел там, глубоко погруженный в Sydsvenska Dagbladet [17]. Когда Ульф вошел, он поднял глаза и отложил газету. На столе уже стояли две чашки кофе, явно только что поданные – над ними вился парок.

– Я взял на себя смелость сделать заказ за вас, – сказал Блумквист, наблюдая, как Ульф садится напротив.

Ульф по этому поводу испытывал смешанные чувства. Когда вы заказываете за человека, который еще не пришел, это предполагает определенную степень близости, и в настоящий момент Ульф боролся с раздражением. Он чуть было не сказал: «Я так понимаю, мои вкусы вам известны?», но сдержался, вместо этого сказав Блумквисту «спасибо». Ульф никогда не допускал грубости с коллегами, которые стояли ниже его по служебной лестнице; и всегда был безупречно вежлив с теми, кто не мог за себя постоять.

Блумквист потянулся за своим кофе.

– Знаете, что теперь говорят по поводу кофе? – спросил он.

Ульф тоже взял со стола свою чашку.

– О, они вечно советуют то одно, то другое, верно? Никогда не успеваю за новостями.

– Ну, а я успеваю, – ответствовал Блумквист. – У меня дома есть специальная папка – там я храню вырезки. Такая папка-гармошка, знаете? Они еще могут растягиваться.

Ульф кивнул, мысленно испустив вздох.

– Так вот, я подписал каждую секцию, – продолжал Блумквист. – «Сердце». «Печень». «Рак». «Кожа». «Свободные радикалы». Все категории, которые нужно.

Ульф отпил глоток кофе. Краешком глаза он заметил ту девушку, о которой они говорили на работе, – ту, чей живот был осенен ангелом. Она разговаривала о чем-то с недружелюбным молодым бариста, который снимал в это время синий полосатый передник, вытирая об него руки. Взгляд Ульфа непроизвольно опустился на талию девушки, прикрытую пепельно-розовой блузкой. Под этим покровом, сказал он себе, таится ангел.

– Вы хотели со мной встретиться, – сказал он Блумквисту, решив, наконец, добраться до сути дела.

Тот слегка наклонил голову.

– Да, это так.

Ульф ждал, но продолжения не последовало.

– И? – сказал, наконец, он.

Блумквист опустил глаза.

– Мне немного неловко об этом говорить.

– Со мной вы можете говорить прямо, – сказал Ульф. – Не беспокойтесь. Все, что вы скажете, останется между нами.

Блумквист поднял на него благодарный взгляд.

– О, мне это известно, Варг. Я знаю, как вы относитесь к конфиденциальности.

– Так в чем же дело? – мягко спросил Ульф. – Дома проблемы?

Блумквист быстро отмел это предположение:

– Нет, ничего подобного, – хотя вам наверняка постоянно жалуются на подобные вещи – с вашей-то отзывчивостью.

– Такое бывает, да, – ответил Ульф. Не очень часто, но иногда, – он немного помолчал. – И меня это совершенно не стесняет, правда. Не беспокойтесь, вы можете говорить, что хотите.

Снова наступило молчание, которое тянулось, казалось, несколько минут. Потом Блумквист сказал:

– Я недоволен своей работой.

Ульф внимательно посмотрел на него. В самой жалобе не было ничего необычного: их работа в принципе не приносила особенного удовлетворения. Преступность сама по себе – это патология, это чей-то провал, и как можно быть довольным, если приходится сталкиваться с подобным чуть ли не каждый день?

– Вам кажется, что вы выбрали не ту профессию? – спросил Ульф. – Чувствуете себя не на своем месте?

Ответ Блумквиста его удивил.

– Нет-нет, мне нравится быть полицейским.

– Тогда почему вы недовольны?

Блумквист принялся крутить в пальцах чайную ложку.

– Почему вообще человек бывает несчастлив? Я часто задаю себе этот вопрос и… – он замолчал. Ложка, с которой он возился, была немного погнута, и теперь он пытался ее выпрямить.

– Ури Геллер, – произнес Ульф. – Помните его?

Блумквист улыбнулся.

– Тот человек, который гнул ложки…

– Усилием воли. Он концентрировался, направлял силу мысли на ложку… По крайней мере, так он утверждал.

Блумквист, небрежно отмахнувшись, положил ложку на стол.

– Никогда не трачу времени на подобные пустяки. Люди вечно выдают желаемое за действительное, верно? Так хочется найти подтверждение паранормальным явлениям, но пока никому не удалось, правда ведь? Все это только ловкость рук, и ничего больше.

Ульф почувствовал, что пора вернуть разговор в прежнее русло – ему явно не стоило менять тему.

– Итак, – сказал он, – вам никогда не удавалось понять, почему люди бывают несчастны. Стало ли вам яснее, почему несчастны именно вы? У вас не получается понять причину? Или вы просто ничего не можете с этим поделать?

Блумквист помотал головой.

– Нет-нет, причина тут совершенно очевидна. По крайней мере, для меня.

Ульф ждал. С Блумквистом всегда так, напомнил он себе. Разговор внезапно сворачивает в совершенно неожиданное русло, а потом так же внезапно возвращается к прежней теме. И когда это происходит, многое становится гораздо яснее. Блумквиста легко было недооценить.

Блумквист подался вперед.

– Люди очень часто бывают недовольны жизнью из-за плохого питания, – сказал он, доверительно понизив голос. – Чего только они не едят, Варг.

С этим трудно было не согласиться.

– Уверен, так оно и есть, – ответил Ульф.

– Слишком много углеводов, – продолжал Блумквист. – Слишком, слишком много.

Ульф покосился на соседние столики.

– Да, – прошептал Блумквист. – Именно. Только посмотрите на них. Посмотрите вон на ту женщину. Посмотрите на ее талию – если, конечно, сможете ее найти. Талии-то нет. Это все углеводы виноваты. Это все слойки по-датски, которые она глотает одну за другой.

– Датчане ни в чем не виноваты, – запротестовал Ульф.

– Я и не говорю, что виноваты, – озадаченно ответил Блумквист. – У них те