Саша прервала монолог. Она не имеет права так говорить. В нее только одно право — лечить. И вовсе не душу, а прежде всего — тело. Какой врач лечит душу? И можно ли вылечить, очистить душу таблетками?

Лагунов уже длительное время лежал в одной излюбленной позе. Не шевелясь, не подавая ни малейших признаков жизни, он устремил взгляд в пространство, как будто рассматривал что — то важное, доступное только ему одному. Со стороны могло даже показаться, что Роман не понял ни одного слова из того, что она сказала.

— Нет у вас, Роман, никакого горя. Только космическая жалость к себе одному. Потому, что нарушилась ваша размеренная, удобная вам жизнь. Вот вы и сникли. И мне вас нисколько не жаль. Вас жалеть просто не за что. За трусость и эгоизм нечего жалеть.

Она резко встала со стула. Ей никто не давал права говорить таким тоном. Никто. Это она считает, что жалость к себе родному — замаскированный эгоизм. Но Лагунов, этот молодой и беспомощный человек, думает по — другому. Она не имеет права его осуждать, а тем более судить. Разговаривать подобным тоном с пациентом, она тоже не имеет права. На минуту ей стало стыдно своей слабости.

— Александра…

В Логунова опять нестерпимо заболела спина от того, что он резко подтянулся на локтях. Он испугался, что эта непонятная Александра сейчас выйдет с палаты. Он опять не помнил ее отчества. Да, собственно, и не пытался его запоминать. Зачем? Ни обращаться за помощью, ни тем более, разговаривать, он не собирался.

— Ивановна, — напомнила Саша. — Вы имеете полное право сменить лечащего врача. Я не буду возражать.

— Постойте. Вы что — то знаете о…ее семье?

Саша вернулась, села на стул, сложила руки на коленях. Не вдаваясь в подробности жизни самой Ярославской, она рассказала все, что знала.

— А дальше? — еле шевеля губами, будто очнувшись от долгого оцепенения, спросил Логунов. — Наследство можно обжаловать через суд.

— Вам виднее. Я не специалист в этой области.

Саша внимательно смотрела на Лагунова. Казалось, мысли о работе нарушили его привычное безразличие.

— Но учитывая, что вы собрались в мира иные, то даже помочь не сможете. Хотя ваша помощь в суде, очень даже кстати была б. Таня Ярославская ваша почти коллега. Оканчивает юридический факультет.

В палате повисла привычная тишина.

— Вы обо мне говорили ей? Ну, этой… дочери Ярославской?

— Нет, конечно. Что бы я сказала о вас? При желании, конечно, вы сами смогли б помочь Татьяне разобраться с наследством и, на худой конец, просто деньгами. Как спонсор какой — ни будь образовательной программы. Заочное обучение все платное. И не дешевое, скажу я вам.

— Вы так просто говорите «при желании». Желания одного мало.

— Я и не говорю, что одного желания достаточно. Нет, конечно. Роман, — она внимательно посмотрела в глаза Лагунова, — насколько мне известно, вы довольно известный адвокат с хорошей репутацией. Я не думаю, что все и сразу на вас свалилось: известность, признание, деньги. Наверное, много работали? В нас тоже результат напрямую зависит от желания работать и… жить. Это все, что могу вам сказать. На мою помощь можете рассчитывать. Все остальное зависит только от вас. Больше добавить было нечего. Саша, поправив легким движением халат, уже открывала дверь, когда раздался голос Лагунова.

— Александра Ивановна, а если попробовать, вы думаете, я смогу ходить?

— Давайте для начала попробуем. В назначении все подробно написано с момента вашего поступления к нам, так что — дело только за вами. Что говорили древние по этому поводу, помните?

— Дорогу осилит идущий или самый длинный путь начинается с первого шага. Как то так, — Лагунов улыбнулся впервые за последние годы.

Вернется ли к жизни Лагунов, не говоря уже о том, будет ли он ходить, Саша действительно не знала. Скорее всего — будет, а может потом наступить очередной срыв и все пойдет насмарку. Все зависит только от него.

К концу рабочего дня позвонила Татьяна Ярославская.

Стрельников проснулся от того, что затекла рука, свисающая с узкого дивана. Оказывается, диван был не таким широким, как показался в приглушенном свете крошечного ночника. Еще немного и он точно свалился б на пол. Стрельников повернулся на спину и осмотрел комнату от потолка до пола. Не зная, что делать дальше, он так и лежал, вытянувшись во весь рост. Судя по тишине, в квартире никого не было. Часы мерно отсчитывали время.

Неторопливо натянув джинсы и свитер Стрельников прошелся по квартире.

В том, что стены могут рассказать о своих хозяевах, Стрельников нисколько не сомневался. Порядок, царивший в каждой комнате старой квартиры не давил стерильностью, а скорее, был ненавязчивым образом жизни.

Стрельников вернулся в кабинет, служивший ему спальней.

Солнечные лучи, пробившись сквозь тяжелые шторы, падали на письменный стол, упирались в старые книжные шкафы, до самого потолка заставленные книгами. Павел с интересом рассматривал стеллажи. Книги стояли в определенном порядке: старинные издания по философии и истории. Дальше следовала художественная литература, в основном известная классика. Читали в этом доме на русском, английском и немецком языке. Остальное занимала медицина.

Стрельников взял стул и, дотянувшись до предпоследней полки, спрятал за книгами флэшку. И только потом направился в гостиную. Старинная тяжелая мебель сочеталась с вкраплением достижений технического прогресса. Над комодом в пол стены висел плазменный телевизор.

Это ж сколько надо копить с врачебной зарплаты на это чудо прогресса? Хотя зачем копить? Мог подарить мужчина. Скажем не украшение или очередную шубу, а телевизор. Вывод, Стрельникову не понравился. Почему эта мысль ему не приятна, он не мог объяснить, да и объяснять собственно было нечего. Он все понимал, но мысль о мужчине в этой квартире все равно была не приятна.

Что я дарю Лере? — Стрельников задал себе вопрос и задумался. А ведь ничего кроме денег не дарил. Деньги дарят или дают? Или только рассчитываются за услугу? Странно, что раньше его не волновал этот вопрос. Демонстрировала Стрельникову покупку, считавшуюся его подарком, и все оставались довольны. Настроение от этих размышлений испортилось. Повертев пульт, Стрельников нажал без разбора кнопку и черный экран ожил.

— Я впервые сделала пластическую операцию, когда мой молодой человек ушел к моей подруге — донеслось с экрана.

Стрельников смотрел на экран, с которого молодая женщина, с рекламной радостью вещала о своих жизненных проблемах. Ему вдруг захотелось узнать, что же нарастила, или укоротила, а то и вовсе удалила женщина. Какое чудо сотворили пластические хирурги, что мужчина, которому она надоела до чертиков, воспылал безудержной страстью и вернулся к ней. Через минуту, послушав муть, несущуюся с экрана, Стрельников не выдержал и переключил на другой канал. На экране, томно закатив глаза, проблемы человечества решала толи ясновидящая, толи ясно слышащая.