Он опять вспомнил ее мягкий бархатистый голос и свой неуместный вопрос о вкусе счастья.

— В каждого свой. Но у моего — точно соленый. Я до сих пор люблю свою квартиру, этот двор, соседей. Наш двор как семья. Ведь дом послевоенный Старый. Строили специально для врачей. Ой, я тебя совсем заболтала своими воспоминаниями.

— Уютно у тебя.

— Это не моя заслуга. Дед с бабушкой были очень счастливы. А когда люди счастливы, создается вокруг такая атмосфера. Атмосфера счастья. Дед умер через пол — года после бабушки. Поставил памятник. Потом себе заказал. И умер. Говорил, что бабушке там одиноко без него.

Он шел вслед за Сашей, неуклюже загребая ногами опавшую листву, веря, что счастье есть. Вот только где оно, это счастье?

Стрельников открыл последний файл и принялся за работу.

Причем здесь мифическое счастье в личной жизни. Его нет. И он знал на личном опыте. Это ей легко говорить о счастье. Может, у нее есть это самое «счастье, соленое на вкус».

В пятницу она вернулась домой раньше обычного. Не став искать ключи в бездонной сумке «на все случаи жизни», нажала на кнопку звонка.

Идея, провести выходные за городом, пришла внезапно. Она и так собиралась съездить на дачу, что бы «закрыть дом на зиму». Это значило — отключить свет, поставить в кладовую плетеные кресла, закрыть скрипучие ставни и главное — заплатить деньги сторожу, что бы присматривал зимой за домом. Красть там, кроме старой мебели, было нечего. Бомжам поживиться в доме тоже нечем. Это в былые времена бабушка оставляла варенье, закатывала огурцы, солила грибы. Но в те времена и бомжей, кажется, не было.

Но не только мысль, что кто — то чужой будет разгуливать по дому, бросит книги на пол или еще хуже, растопит ими камин или разобьет ее любимую чашку, заставляла ехать на дачу. Была и другая причина.

Без Стрельникова, на даче ей станет легче. Она займется работой по дому и перестанет постоянно думать о нем. А потом он вернется домой или к Лере. И все будет как раньше.

Из под колес летело месиво из первого мокрого снега. На Кольцевой, как ни странно, было почти пусто. Единичные машины покидали город. Надвигающаяся непогода оставила дачников и любителей природы в теплых московских квартирах.

И только, когда машину резко занесло в сторону, запоздало пожалела о поездке.

Она собрала дорожную сумку, готовая к поездке, как Стрельников затребовал взять его с собой. Он клялся, что не будет мешать ее воскресному отдыху, даже не взял ноутбук с надкушенным яблоком, и предастся полному безделью если не нужна будет его помощь. Золотая оправа блеснула на глазах и она не смогла отказать…

И вот теперь он сидел, еле втиснувшись в салон «коробченки». Она периодически видела его в зеркале. Большой, грузный, толи спящий, толи просто прикрывший глаза, он напоминал мультяшного бегемота, а вовсе не того серьезного Стрельникова с которым она изредка встречалась в Софьи.

Дом стоял на окраине поселка. Большой, деревянный, местами требующий ремонта, напоминал те дома, которые Стрельников видел только в кино. Широкие окна и открытая веранда со скрипучими половицами, всем своим видом говорили Стрельникову, что видели иную жизнь. Раньше, когда был жив хозяин, редко когда здесь по выходным не собирались гости. Пили, как и полагается для борьбы с атеросклерозом, водку, радостно шумели, жарили шашлыки, а поздним вечером пели песни. Зимой катались на санках, топили камин, спорили, пили чай.

— Дрова рубить умеешь?

— Думаю, справлюсь.

— Тогда за тобой дрова и печка, а я приготовлю ужин.

Стрельников, вдыхал полной грудью чистый морозный воздух. Сколько он не был за городом, что бы вот так приехать и ни о чем не думать. Последний раз ездили с Лерой. «Но когда ж это было, — силился вспомнить Стрельников.»

Лера принципиально не любила дачу. Считала мещанством. Хотя загородный дом Акулиных, с прилегающей территорией, бассейном и садом, дачей конечно не назовешь. А может, дело и вовсе не в доме, до которого полтора часа езды, а в родителях? Близости между членами семьи Акулина не было. Нинель Станиславовна каждый раз пыталась скрасить ситуацию. Намекала, что все, что имеет семья — это для будущих внуков единственной дочери. Ничего в этом предосудительного не было. Она давала понять, что принимает Стрельникова, в качестве зятя в свою не бедную семью. И каждый раз, Стрельников чувствовал себя неловко. А потом, под предлогом неотложных дел, и вовсе перестал ездить к Акулиным. Дел, действительно, было много.

Но, как бы там, ни было, Стрельников понимал, что иногда надо идти «на поводу» в Леры, приезжать на дачу, играть в эти игры, что бы получать очередное прощение за невнимательное отношение к ней. Хотя, по правде говоря, снисхождение Леры ему не очень — то и нужно было. Почти десятилетие холостой жизни, приучило Стрельникова относиться ко всем женщинам с опаской. Страх неудачного брака оказался довольно живучим. А, с другой стороны, он понимал, что Лера из тех женщин у которых претензии к любому мужчине никогда не окончатся. Таких женщин, как Лера надо боготворить ежедневно и ежечасно. А где время взять? Может и права Лера, называя его «неблагодарным трудоголиком». Непонятно, зачем он ей?

Стрельников со всей силы вогнал тупой топор в отсыревшее полено. Не ожидая ничего подобного, полено ухнуло и раскололось на две части.

Разберусь со всем дерьмом на работе и пойду в отпуск. Уеду к Софье. Буду ходить на рыбалку с Горским. Сяду на берегу, отключу телефон. Да вообще отключу на подъезде в Калинино. А, может, и брать не буду. А осенью буду ходить по грибы. Законные два выходных вдали от всех благ цивилизации. Раньше даже мыслей таких не было. Видать старею» — подвел итог своим размышлениям Стрельников, полной грудью вдыхая чистый пьянящий воздух.

Саша стояла на крыльце. Почему то она не могла оторвать глаз от этого сильного, большого и грузного мужчины, так легко рубившего дрова. От стука топора, нарушавшего сонную тишину поселка, от морозного воздуха на душе было спокойно. Так было всегда, когда вечером приезжал дед с друзьями. Она с бабушкой в такие дни готовили праздничный ужин. Запекали рыбу, мясо, резали салаты. В морозный вечер на улице пахло домашними пирогами и еще чем — то, сродни счастью. Потом, утолив голод, гости пили наливку, приготовленную бабушкой по специальному рецепту, играли в преферанс. Наливка была особенная. Глоток наливки разрешали даже Саше, как говориться, для стимуляции иммунитета.

Перед сном, прислушиваясь к смеху и разговорам, доносившимся снизу, она, лежа в теплой постели, мечтала о своем будущем счастье. И вот теперь смотрела на Стрельникова, одетого в нелепый дедов тулуп, как на героя придуманного романа. Давно забытое чувство защищенности и детской влюбленности окутывало ее с ног до головы.

Стрельников боялся всех женщин в мире. Скорее не женщин как таковых, а чувства, что он знает всю их сущность. Сущность всех старых и молодых, худых и толстых, красавиц и некрасивых, умных и откровенных дур. Он боялся и не доверял им. Даже самим близким, самим красивым и неопасным, вроде Леры. Он не доверял им, не позволял быть с ними самим собой, презирал их всех вместе взятых. Предательство Ирины научило бояться зависимости от своего чувства. И Стрельников ни от кого не зависел, ни за кого не нес своей персональной ответственности. Никого не ждал вечером с работы, ни кому не готовил по утрам, опаздывая на работу, кофе. И гордился своей независимостью. Женщин впускал в свою постель, но в душу — никогда. Дарил дорогущие подарки, но не себя. Да, по правде сказать, он, Павел Стрельников, ни одной из пассий и не был нужен, как таковой. Нужны были его деньги, тот уровень жизни, который он мог обеспечить любой из них, положение, побрякушки. Стрельников чувствовал всю фальшивость отношений и, особенно, чувств. И ни на кого не сердился. Возможно, женщина, способна просто любить, жила только в женских романах, которых Стрельников отродясь не читал.