Я смущенно вздохнул.

– Пойми…

– Я всё понимаю, – повысил голос Платон. – У всех своя жизнь. У матери, у тебя… Но веришь ли, у меня она тоже есть. Своя жизнь.

– Я верю. Я видел твою квартиру, я…

– Ты так ничего и не понял, – опять перебил Платон. – Дело не в квартире. И не в крутой работе. И не в деньгах.

– А в чём тогда?

– Дело в том, что я нашел… Впрочем, это сейчас не важно.

Я испугался. Скрыть информацию, не договорить – для Платона это всё равно, что умереть. Сколько раз в детстве он рассказывал спойлеры к фильмам, которых я еще не видел? Просто не мог удержаться. Не был способен.

– А что важно?

– Ты должен кое-что для меня сделать.

Так… Вот и вернулись к той же самой остановке.

– Хорошо. Я согласен. Так что это?

– Ты должен принести мне… одну вещь. Так, чтобы об этом никто не узнал. Ты не должен оставить никаких следов. Пройти тихо, как тень. Пройти по лезвию бритвы.

– Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Скажи хоть, что искать.

– Не могу. ОНИ могут услышать. Но я буду оставлять хлебные крошки.

– Кто они?

Аватар брата вдруг скрутился жгутом и пропал. Я вскочил, и меня тоже поволокло куда-то вверх, тело болезненно закрутило…

– Вылезай, – Мелета потрясла его за плечо.

– Чо чилось? – в рот, в глаза набился гель, и Мирон ничего толком не видел.

– На Церковь напали. Нужно быстро уходить.

– Напали? – он протянул руку за штанами. С неё падали комки биогеля. – Кто?

– Не задавай идиотских вопросов, – отрезала Мелета. – Кому надо, те и напали… Одевайся давай и погнали.

Слушаю и повинуюсь, товарищ командир – Мирон вылез из Ванны и потянулся за джинсами.

А гель – это ерунда. Некоторые вообще считают, что он для кожи полезный…

Шрифт Брайля для живущих во тьме.

И она повела его длинными каменными коридорами, в которых через неравные промежутки горели тусклые лампочки. Навстречу, быстро но без паники, двигались люди. В их руках были автоматы, пистолеты, связки светошумовых гранат, те самые машинки, что стреляют резиновыми кубиками…

Мирон никогда не видел столько оружия. Мать вашу, он ВООБЩЕ никогда не видел оружие в Минусе! А здесь его было столько, что можно вооружить небольшую армию – что, похоже, на самом деле и происходило.

– Эй, надеюсь, кипеш не из-за меня? – спросил он, притронувшись к плечу Мелеты.

Та только коротко мазнула по нему взглядом, и всё.

Значит, из-за меня. Или Платон решил замутить дымовую завесу. Чтобы я мог свалить… Так что, как ни крути – виноват я.

– Ты это, извини, – сказал Мирон, подстраиваясь под быстрый шаг девушки. Ноги у неё были длинные, затянутые в узкие чёрные джинсы, и мелькали быстро-быстро.

– За что? – бросила она не оборачиваясь. Хвостик – бойцовая рыбка торчал воинственно, а маленькие розовые уши, прозрачные, когда на них падал свет лампочек, чуть заметно подергивались.

– Это я вас втянул. Точнее, мой брат. Он никогда не думает о других.

Мелета бросила на него еще один быстрый загадочный взгляд.

– Плохо ты знаешь своего брата, – сказала она.

– Да ну? – Мирон еле за ней поспевал. – Может, просветишь меня?

– Он – Бодхи. Он вывел нас из тьмы.

Такая же чушь, какую несли чёрные в той тачке. Мирон порылся в памяти. С санскрита бодхи – пробуждение. Использовалось вместе со словом саттва – существо…

Бодхисаттвами звали людей, которые стремились спасти от страданий других. Иными словами, пожертвовать собой.

– Извини, мы об одном и том же Платоне говорим? – спросил Мирон. От быстрой ходьбы он уже немного задыхался, от бесконечной каменной кладки рябило в глазах, а лампочки над головой мигали всё более тревожно. – Похож на меня, только зацикленный на своих фишках и заносчивый.

– Никто не видел Бодхи, – отмахнулась Мелета.

– Откуда вы тогда знаете, что это он?

– Знаем, и всё.

И тут погас свет.

– Стой, где стоишь, – приказала девушка. Его ладонь нащупала тонкая твёрдая ладошка. Сжала, и не отпустила.

– Опять генератор? – шепотом спросил он. Почему-то в темноте говорить громко казалось неправильным.

– Нет. Это наши отключили ток.

– Зачем?

– Ты дурак, да? Мы в темноте видим, а враги – нет.

– Значит, у тебя модифицированные глаза, – подтвердил свою давнюю догадку Мирон.

– Они здесь ни при чем, – усмехнулась Мелета. – Чтобы видеть, нужны фотоны. А мы слишком глубоко под землей.

– И как мы тогда не заблудимся?

– Я читаю стены, дурачок.

– Слушай, перестань надо мной глумиться! – он вырвал руку. – Я тебе не пацан какой-нибудь.

– Стой где стоишь, – в голосе Мелеты была паника.

– Да какого хрена! Чего ты раскомандовалась?

Руку вновь нащупала твёрдая ладошка, а рядом с лицом он почувствовал тёплое, чуть пахнущее тушенкой и сгущенным молоком дыхание.

– Если ты потеряешься, то можешь оказаться в той части катакомб, в которых никого нет, – шепот был горячий, и по спине Мирона пробежали мурашки. – Там никогда не горит свет, нет никого, кроме крыс и сумасшедших людоедов. Ты будешь блуждать, пока тьма не выпьет твою душу, пока ты не сойдёшь с ума и не начнёшь бросаться на всё, что шевелится и пить кровь… Если ты на этом настаиваешь – я отпущу твою руку. Ну так как?

– Хватит меня пугать, – он вцепился в ладонь Мелеты так, будто это была последняя соломинка. – Пошли давай.

Другие люди перестали попадаться задолго до того, как погас свет. Сейчас они брели в темноте и в полном одиночестве.

– Как ты читаешь стены? – через пару минут спросил Мирон.

Брести в полной тьме, слушая только шорох шагов и дыхание, уже не было сил.

– Потрогай, – попросила Мелета и поднесла его пальцы к стене.

Шершавый камень, тонкие стыки… А потом палец провалился в неглубокую ямку. Рядом была еще одна…

– Метки, – сказала Мелета. – Их оставили древние монахи. Они ходили по этим коридорам в полной темноте многие сотни лет… Тогда ведь не было электричества.

Метки находились примерно на высоте рук взрослого человека. Ямки, поперечные борозды…

Карта подземелий, – подумал Мирон. – Шрифт Брайля для живущих во тьме.

– И ты выучила все эти метки? – тихо, с примесью благоговения, спросил он.