— «И прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Николай Островский «Как закалялась сталь». Между прочим, в детстве я читала эту книгу всю ночь и обливалась слезами. Чистыми, как бриллианты, девичьими слезами!

«Сколько намешано в этой девочке», — подумала Полина Сергеевна.

— Ксюша, иногда мне хочется тебя выпороть, — сказала она вслух, — а иногда мне кажется, что ты — удивительная личность.

— Чаще вспоминайте второй вариант.

По мнению Полины Сергеевны, Ксюшина привязанность, вызвавшая у Верочки ответный порыв, замаскированный, изо всех сил сдерживаемый, помогла подруге пережить обрушившееся на нее горе.

У Игоря Петровича, Вериного избранника, ее единственной любви, случился тяжелый мозговой инсульт. Незадолго до несчастья жена Игоря Петровича узнала о многолетней связи мужа и Веры Михайловны. Для жены это был не просто гром среди ясного неба, это была молния, ударившая в грудь, испепелившая, сделавшая недостойной и бессмысленной всю ее жизнь. Жена-подвижница, которая ради мужа-гения перебивалась с хлеба на воду, которая считала себя музой, вдохновительницей, надеждой и опорой, вдруг оказалась исполнительницей роли второго плана. Впрочем, теперь уже не разобрать, кто был примой, а кто выступал в дублирующем составе. Факт остается фактом — нет подвига длиною в двадцать лет. А есть предательство, вранье, обман, молния, пылающий факел. Жена Игоря Петровича вышла из огня другим человеком.

Скандалы и разбирательства с женой вряд ли были основной причиной инсульта. Сосуды в мозге изнашивались многие годы. Где тонко, там долго тончилось и рано или поздно все равно порвалось бы. Но негодование жены, безусловно справедливое, подтолкнуло к роковой черте.

Врачи удивлялись тому, что при столь обширном поражении мозга Игорь Петрович остался жив. Компьютерная томография показывала несовместимое с жизнью омертвение.

Разговор Веры Михайловны и жены Игоря Петровича состоялся у его больничной койки.

— Вы его долго хотели? — спросила супруга Игоря Петровича, похожая на великомученицу, проклявшую свое служение. — Получите! Он весь ваш!

Из больницы Вера Михайловна привезла Игоря Петровича к себе домой, в маленькую квартирку, забитую книгами. Поместила на диван, сама спала на раскладушке.

Правая половина тела Игоря Петровича была парализована, левые рука и нога едва шевелились. Он не мог говорить, только мычал. Живыми остались лишь глаза — безумные от сознания случившегося. Из глаз часто лились слезы. Вера Михайловна их вытирала, меняла Игорю Петровичу памперсы, кормила его и твердила о том, что нужно надеяться на лучшее. Ни она сама, ни Игорь Петрович в лучшее не верили.

Иногда приходили дочери, жена не пришла ни разу. Дочери Игоря Петровича, хотя и настраивались держаться бодро, срывались и плакали вместе с отцом. Всем было понятно, о чем он просит глазами: «Прекратите мои мучения! Я же другой человек! Я — фейерверк, гигант мысли, а не эта беспомощная кукла. Зачем вы допускаете мое унижение? Не терзайте! Убейте меня!»

Все понимали, никто не обсуждал его немой просьбы, ни у кого не было и быть не могло права оборвать чужую, его, жизнь.

Полина Сергеевна помогала Верочке финансами, и та, как истинно интеллигентный человек, брала деньги на массаж для Игоря Петровича и на сиделок без рассыпания в благодарностях.

Поразительно, но так естественно принимать материальную помощь могут только люди, находящиеся на крайних полюсах морали, — благородные подвижники, подобные Вере, или беззастенчивые трутни вроде Юси.

Возвращаясь домой от подруги, Полина Сергеевна мысленно твердила, как заклинание: «Через неделю она поедет в Лондон. Ксюша там ее встряхнет». Но удручающая картина того, во что превратился Игорь Петрович, стояла перед глазами. «Какой ужас! Нет, так нельзя умирать, так неправильно. Нужно умирать по-другому», — думала Полина Сергеевна.

А дома ее ждал внук, и атмосфера была не просто противоположной, а космически отличной.

Папа купил Эмке самокат какой-то особой конструкции. На самокате можно кататься только на улице, это специально подчеркнули. Но под сурдинку, пока бабушка, все еще находящаяся под впечатлением от увиденного, снимала пальто в прихожей, внук выпросил позволение испробовать самокат. Он что-то спросил, Полина Сергеевна механически дакнула.

На полной скорости Эмка промчался по коридору, влетел в гостиную, сшиб торшер и врезался в горку; дверцы распахнулись, и на пол посыпался фарфор, которым Полина Сергеевна очень дорожила.

Дедушка и отец вытаращили глаза — нарушение запрета было вызывающе нахальным. Полина Сергеевна примчалась на звук бьющегося стекла в одном тапке.

— Мне бабушка разрешила! — хитро сгорбился, вжал голову в плечи Эмка. — Бабуля, скажи!

* * *

После института, не без протекции коллег отца, Арсений устроился на работу в большую национальную корпорацию, разрабатывающую недра Родины. Сенька поднимался по карьерной лестнице быстро, но на каждой ступеньке оставлял о себе память как о въедливом служаке. Он хорошо обучался, был исполнителен, безотказен и не терпел халтуры. На августовских встречах Полина Сергеевна слышала о сыне самые лестные отзывы. Его даже переманивали в другие структуры, но Сенька был как червь — куда воткнули, там он и будет гумус создавать.

Сенька хорошо зарабатывал. Сначала просто хорошо, а потом очень хорошо, значительно больше отца. Купил себе машину, через год сменил ее на более дорогую. Хотел пустить деньги на улучшение их жилищных условий. Полина Сергеевна воспротивилась. Со своей квартирой и дачей она срослась, как полярная ель со скалой. Кроме того, после болезни Полина Сергеевна научилась рассчитывать силы и не тратить их попусту. На Эмку с его завиральными фантазиями, неконтролируемым стремлением к лидерству никакого времени не жалко. А общаться с Клавдией Ивановной или с ипохондриками, нагоняющими тоску бесконечными жалобами, — извините! Была молода и здорова — откликалась, слушала, через некоторое время снова слушала — то же самое, по десятому разу. Хватит.

Что бы там Сенька ни говорил про дизайнеров и мастеров, которые до последнего бантика на портьерах обустроят квартиру и загородный дом, Полина Сергеевна в подобные сказки не верила. Рассказы приятелей, в большинстве своем стремительно повышавших жизненный уровень, только подтверждали ее догадки. В общество потребления Полина Сергеевна не вписалась. Если тебя устраивают твои квартира, автомобиль, телевизор, сотовый телефон, зачем их менять постоянно? Живи в комфортных условиях, самосовершенствуйся, повышай культурный уровень и приобщайся к духовному богатству человечества. А гнаться за богатством материальным, страдать от того, что у тебя холодильник или плита (исправно работающие) не той марки и не последней модели, — это забавы духовно нищих буржуа.

Полина Сергеевна уговорила сына вложить деньги в квартиру с нулевого цикла. Сенька так и сделал, потом еще приобрел пай в строящемся коттеджном поселке недалеко от Москвы. Поднимались стены дома и коттеджа, закрывались крышами, но жениться Сенька не думал. Конечно, двадцать шесть лет — еще не тот возраст, когда мужчина, как перебродившее вино, превращается в уксус, в кислотную жидкость, которая растворяет любые добавки извне. Но Сенька был старше своих лет благодаря пережитому опыту, наличию сына. Он и внешне выглядел старше: заматерел, стал шире костью, утратил юношескую изящность. Он походил теперь не на молодого бога, а на кряжистого молотобойца — регулярно посещал фитнес-клуб, где рвал штанги и подолгу плавал в бассейне. У него были какие-то отношения. Иногда девушки из компаний, приезжавших на дачу, бросали на Сеньку взгляды, говорившие Полине Сергеевне, что молодых людей связывает нечто большее, чем дружба. Но Сенька ни разу не произнес женского имени с особым чувством. Если не приходил ночевать, то предупреждал: «Мы с Димкой идем в пивбар, а потом я у него заночую» — или: «Сегодня в преферанс играем, не ждите меня».