Следует стремительный разбег — и вот оно, незнакомое чувство полета. Трава взлетной полосы, белые постройки аэроклуба проваливаются под крыло. Самолет набирает высоту 300 метров, забирается на 1000. Стрелка высотомера продолжает ползти по циферблату, пока не останавливается возле отметки 2000. Здесь однообразный гул мотора воспринимается иначе, словно он звучит посреди торжественного пустынного безмолвия. В переговорном устройстве раздается голос инструктора:

— Держись за ручку управления и смотри, как я буду пилотировать.

Вспотевшими от напряжения ладонями Борис берет штурвал. Словно пробуя курсанта на прочность, инструктор делает энергичный крен. Нефедов чувствует, как кровь из ног устремляется в голову. Возникает незнакомое — не слишком приятное, хотя, впрочем, вполне терпимое чувство дискомфорта. Машина начинает заваливаться на крыло, готовясь перевернуться. Лапатуха обрушивает самолет в стремительное пике. И тут же начинается каскад фигур высшего пилотажа: боевые развороты, виражи, горки. Временами у Нефедова темнеет в глазах от перегрузок, и, тем не менее, его охватывает восторг. Сразу проходят напряжение и страх. После петли Нестерова Борис даже начинает петь. Летчик одобрительно смотрит на него в зеркальце заднего вида…

Вечером по дороге домой Лапатуха признался Борису, что специально, в виде исключения, устроил ему в первом же вывозном вылете жесткий экзамен с воздушной акробатикой, так как до сегодняшнего дня сомневался, выйдет ли из «московского мальчика» толк:

— Ты уж извини меня за прямоту, но не очень-то я верю в наследственность в нашем ремесле. Но ты, парень, ничего — не без способностей.

С этого дня инструктор стал всерьез заниматься с Борисом. Каждый день начинался в половине пятого утра. Быстро одевшись, они выходили во двор маленького аккуратного домика, делали гимнастику. Разогретые и окончательно проснувшиеся бежали к морю: полчаса плавали. После физподготовки начиналось самое главное — наземная отработка техники пилотирования самолета. Со стороны такие уроки могли показаться странным колдовским танцем: взрослый мужчина и юноша гуськом перемещались друг за другом по песчаному пляжу, причем молодой «танцор» тщательно повторял за старшим «шаманом» все его замысловатые па.

— Выполняя переворот, энергичней работай педалями и ручкой. — С помощью воображаемых органов управления самолетом Лапатуха показывал, как именно необходимо выполнять такой маневр. Борис старательно копировал действия наставника, добиваясь нужной координации и четкости движений…

Иногда такие «авиационные» уроки заменялись боксерскими спаррингами. Инструктор оказался отличным боксером. Легко передвигаясь на мягких ногах, он наносил Борису болезненные серии ударов. Когда молодой человек кривился от боли или пытался переждать, пока восстановится дыхание после пропущенного в солнечное сплетение сильного оперкота,[66]инструктор продолжал колотить его тяжелыми дробными ударными очередями, приговаривая:

— Вот тебе наука! Учись терпеть, салага. Двигайся через не могу… Это всего лишь кожаные перчатки, а в бою за ошибку в маневрировании получишь свинцовым горохом и стальными осколками. Запомни: это раненый пехотинец может вжаться в траву, заползти в какую-нибудь воронку и там дожидаться медсестру. А летчик, пуская кровавые пузыри и запихивая кишки обратно в разорванное брюхо, должен еще успеть выбраться из кувыркающегося горящего самолета, и не потерять сознание, пока не раскроется парашют…

Еще умом не понимая своей избранности, Борис инстинктивно почувствовал в новом опекуне Мастера, каждое слово и жест которого необходимо впитывать жадной губкой. Даже сидя за столом после окончания очередного утреннего урока, Борис внимательно следил за тем, как хозяин дома ласково и даже как будто боязливо разговаривает со своей властной супругой, принимая у нее стакан молока и тарелку с супом, как неторопливо и обстоятельно ест.

Постепенно Нефедов начал понимать, что внешняя мягкость и застенчивость учителя каким-то образом взаимосвязаны и дополняют его взрывной темперамент. Словно мотор истребителя, который большую часть полета работает в штатном режиме и только в бою используется на максимальных оборотах форсажа, этот спокойный в быту человек тоже умел в нужный момент выплеснуть накопленный энергетический потенциал.

Пройдет совсем немного времени, и Борис осознает, как фантастически ему повезло с первым учителем. Бывший шеф-пилот крупного авиационного завода, ушедший с испытательной работы из-за ссоры с начальством, Степан Лапатуха обладал феноменальным летным талантом. Несмотря на свою сутулость, какую-то внешнюю нескладность, а может быть именно благодаря ей, он физически был «сконструирован» природой таким образом, что, оказавшись в кабине самолета, фактически становился естественным продолжением его механизмов.

* * *

По договоренности с начальником аэроклуба Лапатуха дополнительно занимался с Борисом по индивидуальной программе. Летали они очень много. Уже через полтора месяца такого интенсивного тренинга Степан Сергеевич добился, чтобы Нефедову разрешили первый самостоятельный полет. На инструкторское место посадили «Иван Иваныча» — мешок с песком — для правильной центровки самолета. Лапатуха дал последние наставления Борису. Перед тем как спрыгнуть с крыла на землю, наставник неожиданно предупредил сидящего в кабине Нефедова, чтобы тот был максимально внимателен и не торопился, ибо за его полетом будут наблюдать начальник аэроклуба и специально приглашенный Лапатухой представитель приемной комиссии летного училища.

В отличие от своего первого полета на этот раз Борис почти не волновался. Во время совместных с Лапатухой тренировок на У-1 ему неоднократно приходилось по команде инструктора брать управление машиной на себя. Необходимо было просто забыть, что в передней кабине вместо опытного летчика сидит «Иван Иваныч», и полностью сосредоточиться на приборной доске и системе управления самолетом. Борис четко произвел взлет, набрал высоту и выполнил первый разворот. С самого начала возникла убежденность в том, что машина у него в руках идет устойчиво, хорошо слушается рулей. Почувствовав, что у него все получается, дальше Борис уже действовал совершенно спокойно, как учил его Мастер…

И вот все элементы учебного задания выполнены, и самолет начинает снижаться. Борис уменьшил скорость и прицелился к выложенным на земле в виде буквы «Т» посадочным знакам. «Кукурузник» коснулся земли сразу тремя колесами.

На пробеге из кабины Борис видел, как знакомая девушка из его учебной группы с улыбкой показывает ему большой палец, — мол, молодец, полет выполнил хорошо.

Когда самолет зарулил на стоянку, на крыло поднялся довольный Лапатуха. Не сдерживая эмоций, он обнял Бориса:

— Молодчина! Чисто слетал, не подвел учителя. Ни одной помарки в задании. Поздравляю!

Оказалось, что приглашенный понаблюдать за полетом перспективного аэроклубовца представитель из Качи согласился в виде исключения допустить Нефедова посреди учебного года до отборочной медкомиссии.