Я ожидала от него всего, чего угодно, но такого... Никогда никого не била, тем более по лицу, а тут, долго не раздумывая, со всего размаха и со всей силы влепила ему пощечину.

– Ну, ты и козел, Вовс! Никогда, слышишь, никогда не подходи ко мне ближе, чем на три метра! Понял? – и бросилась прочь.

Я не плакала, зачем? Просто во мне как что-то сгорело. Он мне ведь всегда немного нравился. Как же: в детстве – единственный защитник, сейчас – лучший ученик школы, весьма симпатичный парень. Какой девушке не хочется внимания такого? Мне же теперь не хочется. Всё, проехали. Как будем жить? Как-то будем.

Вскоре поняла, что входить в слои можно с разными эмоциями, главное, чтобы они не были направлены во вред кому-то. Действительно, ненависть, обида, презрение не срабатывали. Зато, как и учили, на ура шло сострадание и уважение. Но, оказывается, ничем не хуже также чувства тоски, горечи, боли, печали. Особенно хорошо у меня получалось пользоваться чувством одиночества.

Считаю, что умению жить в одиночестве, надо учить еще в школе. Убедила себя, что одиночество не в тягость, когда есть, о чем поговорить с собой. Я стала самодостаточной. Начиталась афоризмов. Особенно нравились слова «Уметь выносить одиночество и получать от него удовольствие — великий дар».[10] Да, конечно, у меня есть дар выносить это проклятое одиночество. Утешала себя мыслями, что другое мне не светит. Один мудрый красиво сказал, и я разделяла его мнение: «Мы входим в мир одинокими и одинокими покидаем его» [11], а другой мудрый добавил: «В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле». [12] Утешительно. Но нужно ли мне это утешение?

Прошел месяц, второй, воспоминания о разговоре потеряли жгучесть. Я начала учиться еще более усердно, и находила в этом какое-то болезненное удовольствие. Вовс больше не подходил ко мне, но иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд. В слои могла уже входить в любом месте и в любом состоянии.

После окончания второго учебного года меня направили на практику на первый уровень нашего мира. Удалось договориться, чтобы пожить у родителей. Думала, они мне стали совсем чужими, но тут Истинный Свет надо мной сжалился, и я снова почувствовала, что значит материнская и отцовская любовь. Мама сначала плакала, как всегда при встрече, а после успокоилась и занялась повседневными делами: пекла пирожки, хлопотала по дому и напевала радостные песни. Отец, оказывается, увлекся философией, что не свойственно работникам сельского хозяйства, и мы с ним вели довольно интересные дискуссии. Подумала: если бы не попала в интернат, мы бы с ним хорошо ладили.

Спросила, почему не завели еще одного ребенка.

– Зачем, – сказал папа, – все равно заберут, а терять больно. Может, это правильно. Окружение влияет на многое, если не на все. Мы превращаемся в тех, кто рядом с нами, и гораздо реже превращаемся в самостоятельно мыслящую личность. А до семи лет мы успеваем передать ребенку так мало своего, многие и вообще передают только внешность. Ты немного похожа и на меня, и на мать – такая же красивая, хрупкая, но в то же время сильная. Я горжусь тобой, дочка. Хоть сейчас с тобой поговорю. Мне нравится, что ты выросла такая умница. Но будь осторожна – ты не учитель, не хранитель, а умные работники и особенно феи – это плохо.

– Для кого плохо? – не понимая, куда он клонит, спросила я.

– Сама знаешь, для кого. Идеи, они могут искривить основание. В частности, идеи о том, что равновесие – это не гармония, – и папа тихонько оглянулся вокруг: не слышал ли кто-нибудь.

– Пап, ты сам до этого додумался? – шепотом спросила я.

– Думаю, не я один об этом размышляю. Но пока это не проповедуется, не преподается, а просто живет внутри одного человека, так оно никому не мешает. Вот если разница в этих понятиях будет обсуждаться в общественных дебатах, будет развиваться, попадет в слои, тогда, конечно, могут быть неприятности.

– Пап, расскажи мне о гармонии.

– Ну, дорогая, это философская категория, на практике ее не существует. О ней задумывались еще древние. Как и вся философия, это понятие туманно и не практично.

– Все равно, расскажи.

– Ты, наверно, слышала: древние считали, что существует три этапа развития мироздания: «Хаос» – «Космос» – «Экос». Если «Хаос» – это полный беспорядок, то за ним возникает «Космос» – это некая упорядоченность, организация бытия. Думаю, это что-то сродни нашему равновесию. А вот «Экос» – не просто организация, а оптимальная организация, «как должно», и к ней надо стремиться. Гармония – это соответствие внешнего и внутреннего, слова и дела, и многого чего еще.

– А как должно быть на деле, пап? То, что не так, как у нас, я поняла. Но как?

– Если бы я знал, дочка. Если бы я знал. Я простой агроном в секторе «слева». Могу только мечтать о гармонии. Думаю, она недостижима, но стремиться к ней надо. Так ведь?

Я попросила его рассказать еще о том, о чем он думает.

– Мне кажется, что кто-то давным-давно мечтал сделать наш мир гармоничным, а потом как- будто разочаровался во всем и отошел от дел. А затем много позже некто, мудрец или мудрецы, решил или решили, что мир будет лучше, если вообще постараться уйти от крайностей, найти во всем золотую середину. Мол, «середина» и «равновесие» - это именно то, что надо. Как я нашел в одном старинном трактате – она эта «Середина» находится между «избытком» и «недостатком», она является полнотой, которая уже не недостаточна, но еще не избыточна, и в этом смысле она –«совершенство». Возможно, гармония – это особый способ существования стабильности и изменчивости, равенства и неравенства, единства и различия. Возможно, единство противоположностей и есть мировая гармония. А такое равновесие, как у нас, думаю, приводит к застою и дальнейшей гибели мира.

Я молчала, потрясенная услышанным.

– Пап, а почему ты об этом задумался?

– Знаешь дочка, человек, остро переживающий противоречивость собственного существования, осознанно, а иногда и неосознанно, задумывается о том, что и как должно быть в его жизни, в мире… Задумывается о гармонии.

Этот разговор мы больше не продолжали. Я благодарила Свет за то, что мне так повезло. Что после стольких лет расставания я встретила своих родителей. Я с ними могу разговаривать на одном языке. А то, что отец не ходит в слои и не получает в них информацию, не делает его глупее.

Мы долго беседовали с отцом по вечерам, и однажды я поделилась с ним о Вовсе. Спросила, что он думает о любви и какие цели в обретении любви преследовал парень.

– Глупый он мальчик. У любви нет цели – это и делает ее столь удивительной. Цель есть у секса, в смысле разрядки или получения потомства, но любовь бесцельна, если можно сказать, даже бесполезна. И все же именно она – ключ ко многому. Но это каждый должен понять сам. Я думаю, Вовс поймет со временем.

Отец помолчал и добавил:

– И еще, дочка, не суди его строго, сама говоришь, что он во многом выдающийся ученик. Если в чем-то одном человек достиг существенных успехов, то в другом у него, зачастую, недобор. Видимо, в отношениях с людьми, а именно с девушками, у него проблемы. Часто человек ценен не столько отсутствием пороков, сколько наличием достоинств. Может, он думает о тебе.