– Прошу извинить, что-то срочное.

Он поднял трубу, а потом, оглянувшись на нас, сделалнеслыханное, на что не решился бы ни один президент: нажал синюю кнопку, даваянам возможность всем услышать, тотчас же торопливый мужской голос прокричал виспуге и усердии:

– Господин президент!.. Господин президент!.. Толькочто группа террористов захватила заложников!.. В здании Сбербанка!.. Взаложниках семьдесят человек. Среди них – женщины и дети. Кого направим дляпереговоров?

Лицо Кречета стало жестким, словно его вырезали даже не изкамня, а из железа. Холодным злым голосом поинтересовался:

– Вы кем работаете?

– Я? – растерялся голос.

– Да.

– Зам министра внутренних дел...

– Да? А я уж подумал, что метите на министраиностранных дел или культуры. Какие переговоры с террористами?.. У вас что,патроны кончились?

Голос на том конце провода осел, пролепетал:

– Господин президент, если я правильно вас понял...

Кречет рыкнул:

– А меня не надо понимать иносказательно. Я отдаюприказы, и отвечаю за них я. В переговоры не вступать. Быстро штурмовыеотряды!.. Заложников освободить, преступников уничтожить на месте.

На том конце провода шебаршилось, затем в голосе проступилорадостное изумление:

– Господин президент... Я приложу все силы, чтобыосвободить заложников без потерь, а на террористах... сэкономятся деньгиналогоплательщиков на всякие суды, что и так...

Кречет, не дослушав, опустил трубку. Забайкалов первыйнарушил тяжелое молчание:

– Западные страны поднимут крик. Ведь при штурме кто-тоиз заложников да пострадает.

– Мы все сейчас заложники, – мрачно пошутил Яузов,но это не прозвучало шуткой.

– С одной стороны – запад, – сказал Коган, –с другой стороны – энтузиазм простого народа. Как только увидит, чтопреступников расстреляли... пусть даже не расстреляли, а перебили при захвате,но все же до суда не довели, то народ будет за такого президента обеими руками.Ведь, чего греха таить, никто в нашу судебную систему не верит. Да и на самомделе, слишком много настоящих матерых убийц, взятых с оружием в руках надтелами жертв, оказывается на свободе очень скоро. Хорошо бы еще наш президентповесил на Красной площади с десяток преступников, или возродил обычай рубитьголовы на Лобном месте! Простой народ этого требует, а интеллигенция, хоть ивяло протестует, говоря чужими словами о гуманности, но в глубине своейподленькой души будет рада...

Он говорил с серьезным видом, и нельзя было понять, гдекончается серьеза, и где пошла насмешка.

Кречет следил за всеми исподлобья, лицо неподвижное, толькожелваки время от времени вздували кожу, словно из глубин океана показывалиспины огромные неведомые звери.

– Терроризм, – проговорил он с отвращением, но яощутил, что это относится не к самому терроризму, а то ли к принятым законам,что узаконивали беззаконие, то ли к нам, сидящим с ним рядом. – Почему вСССР терроризм был невозможен? Да потому, что с террористами на переговоры нешли. А если в первые годы Советской власти кто-то и пробовал таким путемчего-то добиться... вынужден напомнить, что терроризм – это русскоеизобретение, это создали и обосновали наши видные теоретики – князь Кропоткин иБакунин, так что не Западу нас учить, как обращаться с терроризмом!

Мирошниченко, пресс-секретарь, который сидел тихонько, каксерая незаметная мышка, впервые осмелился подать голос:

– Но, господин президент, надо как-то обосновать...Меня разорвет пресса...

Кречет громыхнул:

– Так и обоснуйте. Когда в квартире пожар, только идиотбудет стоять на балконе и делать зарядку на свежем воздухе! А мы не идиоты. Покрайней мере, не настолько. Вот когда пожары погасим, тогда... Да, будутнарушения законности... потому что закон плетется за жизнью, а та сейчаснесется галопом, закусив удила, мы не в состоянии предусмотреть все, законвсегда опаздывает... Виктор Александрович, вы не заснули? То-то перед вами ужевторое блюдо с бутербродами пустеет... Или вы для своего пса воруете?

Я сказал осторожно, чувствуя себя дураком, что ввязался вэто дело. Ведь когда человек решится что-то делать, он ищет толькоподтверждения своей правоты. А любое замечание выглядит как личное оскорбление.

– Я хотел бы, – сказал я тихо, – чтобывсе-таки поняли: другого человечества у нас нет. Вообще нигде нет. Ни на Марсе,ни на Тау Кита. Есть эти, которым интереснее слушать по телевизору с кем спитмодная певичка, чем рассуждения философов, они слушают по шестому каналуанекдоты под раскаты коллективного хохота, они ленивы, они тупы... но другихлюдей нет.

Голос мой становился все тише. Меня не слушали, это ясно. Яговорю слишком абстрактные вещи, зря меня пригласил Кречет, я ни к черту вкомпании практиков...

Кречет, похоже, ощутил общее настроение, хлопнул ладонью постолу, прервав меня на полуслове:

– Похоже, мы заработались. Целых пять минут урвали уобеда!.. Давайте прервемся на часок, в столовой уже супы остывают, а потомпродолжим с новыми силами.

Все сидели как истуканы, никто не решался показать, чтоготов оставить работу ради какого-то обеда, Забайкалов начал грузно подниматьсяпервым, но Коган вскочил как живчик, заявил жизнерадостно:

– Посмотрим-посмотрим, чем кормят из солдатского котла!

Кречет удивился:

– Солдатского?.. Я еще ничего поменять не успел. Так чтопридется призвать вас в ряды, чтобы есть, так сказать, в обстановке,приближенной к боевой...

Коган в страхе выскочил, а когда мы гурьбой добрались достоловой, что ошеломила меня как размерами, так и богатством, Коган уже сиделза столом, уставленном так, что подламывались ножки, жрал в три рыла, расставивлокти.

– Как работаем, – заявил он с набитым ртом, –так и питаемся.

Кречет сел за крайний угловой стол, к нему, как железныеопилки к магниту устремились одинаково улыбающиеся официантки. Салатики тут жеубрали, взамен появилось что-то вроде бараньего бока с кашей. Я услышал запахжареного мяса, невольно замедлил шаг. Кречет помахал рукой:

– Виктор Александрович!.. Давайте сюда. Я закажу длявас что-нибудь диетическое.

– Тогда я с вами поменяюсь, – сообщил я. –Это что у вас?.. А, гусь? Я думал, таких огромных не бывает.

Пузырьки вздувались и лопались на коричневой корочке, акогда она лопалась, оттуда вырывались такие пахучие струи, что мой желудокначал прыгать как зверь, кусать за ребра. Я сглотнул слюну, мои глаза неотрывались от гуся:

– Теперь вижу, что в президентстве что-то есть...