– Предоставь всё мне!.. Порой у меня этополучается, хотя я… ик… представления не имею как. А для надежности отправь наее поиски еще кого-нибудь. Толку, может, не будет, но процесс пойдет. Это как встакане с… мнэ-э…

– Медовухой, конечно? – раздраженносказал Арей.

– Нет, милок: чаем. Ежели хочешь, чтобопределенная чаинка подплыла к краю, закрути чай ложкой. Создай движение. И чемсильнее закрутишь – тем скорее она подплывет. Обратись к тем, кто имеет эйдос ивысший его дар: свободу выбирать, какого цвета камешки складывать в свое ведро!Надо пользоваться, пока мы еще представляемся им чем-то, имеющим собственнуюволю, – шепнула она, кивая на дверь.

– А они справятся? – усомнился Арей.

Мамзелькина поскребла пальцем остренькийподбородок.

– Почему нет-то? От человека с эйдосомтребуется только сильное желание. Желание – магнит, к которому притягиваютсясобытия. Наше дело создать у них такое желание, а остальное ужо как сложится…Прямой помощи не будет, но как я уже сказала, будет движение чаинок в стакане! –плечики Мамзелькиной приподнялись и опустились, выражая полнейшуюнеопределенность.

Не представляя, что происходит вначальственном кабинете, оставшиеся в приемной изнывали от любопытства. Улитадважды порывалась войти с бумагами на подпись, но ей не открывали. Чимодановсовсем изъерзался.

– Вариант а) старушенция пьет медовуху;вариант б) стряслось что-то важное; вариант в) Мамзелькиной в кабинете уже нет,а Арей не желает открывать просто потому, что не желает, – заявил он.

Мошкин ожидал дальнейшего перечисления, однакооказалось, что вариант в) последний.

– Какое счастье, что когда проходили алфавитпосле «В», он болел, – шепнула Ната.

Выждав еще минут двадцать, Улита решиласьпостучать вновь. На этот раз ее впустили. На всякий случай держа перед собойпапку с бумагами якобы на подпись, ведьма шагнула вперед. Прячась за спинойУлиты, следом за ней прошмыгнули и остальные. Один только Евгеша застрял напороге, раскачиваясь как маятник и точно вопрошая всей своей похожей навопросительный знак фигурой: «А я действительно хочу войти? Оно мне надо?»

Мамзелькина сидела на пыльном подоконнике и,приложив ухо к пустой кружке, слушала, как шумит море. Должно быть, звук ейнравился, потому что лицо у нее было довольное и чуть ли не мурлыкающее, как усытой кошки.

Арей исподлобья разглядывал вошедших.

– А вот и добровольцы! Вам нужно будет найтиодного человека! – сказал он.

– Шеф, а отговорки принимаются? –забеспокоилась Улита.

– Принимаются. Как же иначе? – заверил ееАрей. – Но исключительно посмертно! Кто желает отказаться?

Желающих не оказалось.

– За ту вторую я как раз меньше боюсь. Еесмирить чуть-чуть надо и все. Представь: торчит в доске горделивый, глупый,новый гвоздь, всех царапает, всем штаны рвет. По нему тюкнешь слегка молотком истал на место. Всё красиво, всё в порядке. А вот если гвоздь глубоко в деревовдавлен, да еще без шляпки, да еще зажатый весь, скрюченный, обиженный на весьмир, а его вытянуть нужно – тут уже требуется повозиться. Иной раз всю скамейкураскурочишь и плоскогубцы сломаешь, а гвоздь не распрямишь.

Златокрылые. Неформальное совещание

Воробьи моржевали в лужах, кокетливоподернутых бензиновой пленкой. Кто-то нашептал им, что завтра будет тепло. ПоАстрадамской улице бродила грустная дворняга, похожая на волчицу, вскормившуюРомула и Рема. Озираясь, она искала еду для щенков, спрятанных в закутке междусамовольными гаражами. Кто-то сердобольный метнул из окна длинную связкусосисок, и дворняга волокла их, заглатывая на ходу.

Депресняк, вымотанный после мартовскогобуйства, тощий, с ребрами, обозначившимися четко, как клавиши рояля, целые днипроводил на крыше. Расслабив обвисшие крылья и подрагивая хвостом, он лежал насамом краю, на жестяном козырьке, и рассеянно нюхал ветер. В эти часы он нереагировал даже на пролетавших голубей, которые в любое другое время были бывосприняты им как перелетная стайка вкусных котлет.

Изредка он лениво опускал морду и равнодушнопосматривал вниз – туда, где шумная толпа озеленителей, возбужденная теплымвесенним днем, топталась у общежития, галдела, размахивала руками, бодроперекрикивалась с теми, кто оставался внутри. Грохотала музыка. На газон дождемлетели окурки, бумажки и шершавые, загадочные, неразделимые на словапредложения.

Дафна стояла у плиты рядом с окном. Раскаленнаясковорода шипела и плевалась. Даф надкалывала скорлупу флейтой, выливала яйцона сковороду и отпрыгивала, чтобы на нее не попали брызги.

Мефодий, ради которого эта яичница исозидалась, спал на диване, согнувшись и подтянув к груди колени, умиротворенныйкак эмбрион. Рот его был приоткрыт, сложенные ладони смирно лежали под щечкой влучших традициях средней группы детского сада. Даф знала, что когда Меф спит втакой позе, из-под него можно безопасно вытащить диван – всё равно непроснется.

Она мельком подумала, что если сейчас заснятьего, то не исключено, что после Буслаев не оценит юмора и порвет снимок вклочья. Мужчины нередко представляются себе более роковыми, чем они есть насамом деле. Отбирать же у человека иллюзию опаснее, чем у детдомовца пряник:запросто можно получить по голове чем-нибудь более весомым, нежели простойаргумент. Именно поэтому на иллюзии, даже ложные, посягать не следует. Черезкакое-то время они отмирают и сами.

Крупное, с чётким штампом птицефермы яйцотреснуло от совсем лёгкого удара длинным непредсказуемым зигзагом. Отнеожиданности Дафна вскинула руку и вылила на сковороду будущий желтый глазяичницы. Спасаясь от неминуемого раскаленного всплеска, она резвым козленкомотскочила назад и тотчас налетела на что-то спиной.

В первую секунду она решила, что это шкаф, нототчас данное предположение встретило одну маленькую бытовую нестыковочку. Аименно ту, что шкаф не говорит «ой, блин!».

Заинтересованная, кто тут ляпает блины, Дафнаобернулась и увидела двоих златокрылых.

Один, белокурый и худой, был нежен и задумчив.Его впалые аскетические щеки покрывала мягкая неколкая щетина песочного цвета,похожая на высветленные ежиные колючки. Его спутник, напротив, казался бодр иделовит. Лицо круглое, а волос жесткий как проволока и темный до синевы. Занесколько секунд он ухитрился обежать всю комнату, всё потрогать и дажевыглянуть в окно.