– Ты не понимаешь, малышка, – заставил он себя говорить ровно и терпеливо. – Твоя волчица рано или поздно проснется. И будет лучше, если это произойдет не в Москве, среди людей, а в Стае – там, где тебе сумеют помочь.

– Ты хочешь убедить меня, что увез меня обманным путем исключительно из заботы обо мне? – Крис хмыкнула, скривила губы. Она продолжала злиться на рыжего наглого волчару, а едва наметившееся доверие к нему исчезло, рассыпалось в осколки. – Помнится, ты намекал, что тебе что-то от меня нужно…

– Не от тебя, Кристина. – Ромуальд снова закрыл глаза. Борьба с собой и с волком вытягивала последние силы. Спор с Крис – лишал надежды на быстрое примирение. – Мне нужна ты. Даже не представляешь, насколько сильно. Но… ты должна выбрать меня сама, по своей воле – когда пробудится твой зверь.

– А если мой… моя волчица никогда не проснется?

– Проснется. Она уже откликается на мои призывы, хотя пока еле заметно, сквозь дрему. Скажи, Крис… твоя мама… она никогда не поила тебя какими-нибудь каплями? Травяными настоями?

У Кристины засосало под ложечкой. Девушку накрыло очередное воспоминание из детства...

***

Кристине около пяти лет. Она живет с мамой Леной и соседкой бабой Машей в коммунальной квартире. Ее все чаще тревожит что-то. Тело и душа отзывается на мяуканье котов и собачий лай. Хочется ответить на эти звуки – рычанием, поскуливанием. Крис то сидит на окошке, то подбегает ко входным дверям, не в силах найти себе место.

– Ну, началось, – вздыхает мама Лена после трех таких вечеров и бессонных ночей, когда у здорового по всем параметрам ребенка температура поднимается до тридцати восьми градусов и начинается какой-то невнятный бред.

Женщина извлекает из холодильника флакон из темного стекла с плотно притертой пробкой. Наливает чайную ложку какой-то жидкости и подносит к губам дочери:

– Прими-ка сладенькой водички, дочь.

Жидкость в ложке оказывается действительно сладкой, но еще и острой, и щиплет язык.

– Невкусно, – морщится девочка.

– Зато полезно. Теперь ты будешь принимать это средство, пока не станешь девушкой.

– А когда стану?

– А когда станешь – будешь принимать другое средство.

– Я болею?

– Можно и так сказать, моя маленькая. Но ты ни о чем не беспокойся. Мама Лена сделает все, чтобы эта болезнь никогда не проявилась и не мешала тебе жить.

Мама Лена сдержала свое слово. Когда у Кристинки начали проявляться первые признаки подростковой гормональной перестройки – принесла новое средство. Не такое сладкое на вкус, но с уже привычным девочке острым запахом трав.

– Вот это, – сказала женщина, работавшая провизором-контролером в сети аптек, – ты, дочь, должна принимать регулярно по столовой ложке на ночь, пока тебе не исполнится восемнадцать.

И Кристина послушно принимала препарат до пятнадцати лет. Потом мамы Лены не стало, Крис оказалась в детском доме, и лекарство, названия которого Крис не знала, она больше принимать не могла.

Врачи, обследовавшие девчонку перед поступлением в детский дом, никаких отклонений в здоровье не обнаружили. О том, что месячные у нее случаются всего два раза в год – по весне и по осени – Крис им сообщить не догадалась: считала, что так и должно быть.

Потом, уже обучаясь в медицинском колледже, Кристина узнала, что обычно менструации у девушек приходят каждый месяц. Однако выяснять, почему у нее не так, Крис не стала: ей было не до того. Все силы уходили на то, чтобы выжить…

И только сейчас вопрос, заданный Ромуальдом, заставил девушку задуматься: что это были за капли – те, которыми поила ее мама Лена? Уж не они ли стали причиной того, что ей, Кристине, уже двадцать четыре года, а ее волчица, появления которой так ждал отец, так и не пробудилась?

***

– Вижу по твоим глазам: ты что-то вспомнила. – Ром развернулся к Кристине всем телом и напряженно всматривался в ее лицо. – Снова промолчишь и ничего не скажешь?

Мужчина выглядел… измученным. Он словно постарел на десяток лет за тот час, что они выясняли отношения, в то время как минивэн уносил их все дальше от Москвы, которую Крис привыкла считать родным городом. Теперь же, как подсказывала память, родиной ей следовало считать какое-то совсем другой место. Знать бы, где оно, как называется…

– Не буду молчать, – скрывать эту часть воспоминаний Кристина посчитала неправильным. В конце концов, она и сама не прочь разобраться, что и почему делала мама Лена, зачем скрывала от дочери ее и свое прошлое.

– Хорошо. Я слушаю. – Ромуальд постарался незаметно выдохнуть, но Крис заметила, что ее слова принесли ему небольшое облегчение.

– Возможно, Ром, ты рано радуешься. Теперь я вспомнила, что мама Лена поила меня двумя разными видами каких-то травяных настоев. С пяти до двенадцати лет – одним, с двенадцати – другим. Мама говорила, что второй я должна принимать до восемнадцати лет, но получилось так, что принимала я его только до пятнадцати. Потом мамы… мамы Лены не стало, настой кончился, и больше мне его никто не назначал.

– Получается, Крис, целых десять лет твоей волчице не давали и шанса проснуться. Я надеялся, что…

Ром замолк. Отвернулся. Запустил пальцы в чуть отросший рыжевато-русый ежик волос. Он явно привык к более длинной прическе и к щетине на лице. Теперь голые щеки и почти лысая голова доставляли ему дискомфорт.

– Договаривай! – потребовала Крис. – На что ты надеялся?

– Мне хотелось думать, что моей близости окажется достаточно, чтобы твоя волчица почуяла моего волка, заинтересовалась, потянулась к нему и стряхнула с себя оковы сна. Но, боюсь, после десяти лет спячки одного Зова будет недостаточно.

– Что за Зов? – проявила Крис въедливость и дотошность.

Один из преподавателей медицинского колледжа всегда учил ее и других студентов обращать внимание на оговорки и оборванные фразы, утверждая, что чаще всего за ними кроется все самое важное.

– Зов… Крис, ты услышишь его, обещаю тебе. И не сможешь ни с чем его спутать.  Но я понял, что везти тебя сейчас в стаю было бы ошибкой.

– Так, может, дашь мне возможность вернуться домой?

– А где твой дом, Кристина? – не выдержал, рыкнул Ромуальд. – Ты эту свою вонючую коммуналку называешь домом?

– Другого у меня нет, – надулась девчонка.

– Был бы, если бы ты только позволила мне стать твоим волком… – Ром запнулся, а потом поправился: – твоим мужем.

– Не уверена, что я к этому готова.

– Я тоже уже ни в чем не уверен. Поэтому мы едем не в стаю.

Бертран, старательно делавший все это время вид, что он – лишь безмолвное приложение к рулю и педалям, не выдержал:

– Так и куда прикажешь рулить, альфа?