«Я сам — часть той силы. Которая часть другой силы. Которая часть третьей силы. Я — маленькая частица в огромной Вселенной, несущейся на всех парусах то ли в чёрную дыру, то ли в царство справедливости».

Дмитрий Олегович встал, налил в стакан остывшей воды из чайника, вылил себе на голову. Налил ещё, выпил. Не проходило странное возбуждение, и вряд ли дело было в злоупотреблении «кумкватовкой», пусть она и посильнее «Фауста» Гёте.

Шемобор упал на диван, обхватил голову руками. Если бы сейчас он перенёсся в царство справедливости, то что бы изменилось? Чем царство справедливости отличается от нашего царства спонтанности? Каждый получает мелкобуржуазную кухоньку, ноутбук последней модели и вечную любовь в придачу? А если кому не нужна вечная любовь, ему дадут взамен губную гармошку? Или каждому — по справедливости? То есть поровну? Или по справедливости — значит, каждому — то, что нужно именно ему? Или даже — по вере его?

«Поздравляю. Сорок минут потрачено на мысли о царстве справедливости. Поздравляю!» — посмотрев на часы, подумал он и вскочил с дивана.

Прошелся туда-сюда по мелкобуржуазной кухоньке. Ещё раз перечитал условие задачи.

Он всё время начинает с первой строки, про части и целое, а вдруг это обманка, которая только запутывает, а смысла в ней не слишком много? «Часть той силы» недовольно встрепенулась в голове, напоминая о себе.

Всё, оставим в покое «Фауста»! Посмотрим, что написано дальше: «Искомое названо в честь того, что названо в честь него. Впрочем, то, в честь чего оно названо, непременно отыщется внутри».

Дмитрий Олегович нарисовал на листке бумаги схему. Получилось что-то вроде матрёшки.

— Мыслим от матрёшки, — вслух сказал шемобор и обвёл ручкой контуры. — То есть, например, есть мост Александра Невского. Он назван в честь Александра Невского. А есть какое-нибудь кафе «Мост Александра Невского». Оно уже названо в честь моста. Логично? Более чем. Ага. И внутри этого кафе сидит Александр Невский, в честь которого назван мост… И с лёгкостью делает осуществимыми самые невыполнимые желания. И при этом он часть… Моста… Кафе…

Задрожали навесные шкафчики с посудой, перевернулся вверх ногами холодильник, и все висевшие на нём магниты приклеились к потолку, и чайник сказал утюгу (откуда в кухне утюг?): «Не верьте Невскому проспекту!» А красные бегемотики и чёрные жирафики уже жгли костры из специй и плясали «чунга-чангу» на стенах.

Шемобор выбежал из кухни, закрылся в ванной. Желтая уточка для купания произнесла довольно внятно «Вау-вау!». Дмитрий Олегович сбросил с себя одежду и встал под ледяной душ. Та сила, которая спасает задумавшихся, зафилософствовавшихся и перебравших спиртного, ворвалась в него через кожу, тут же покрывшуюся пупырышками, и словно в огне первотворения переплавила его тело, освежила голову, успокоила ум.

Он вышел на кухню, стуча зубами и кутаясь в полотенце, оставляя за собой мокрые следы.

Подошел к окну. Шел дождь, спасительный дождь. Если выйти под дождь — все эти чайники, утюги, бегемоты и говорящие утята не будут иметь над ним власти.

— Вы как хотите, а я пойду в Русский музей — смотреть на Мефистофеля, — строго сказал взбесившейся утвари Дмитрий Олегович. — На Мефистофеля смотреть, да. Который часть той силы. Которая не та. Я сейчас сойду с ума. Говорить вслух с самим собой — это первый признак той силы… Тьфу, это первый признак расстройства психики.

Он вышел на улицу. Город показался разъятым на части. Каждая из которых хочет чего-то своего, но творит почему-то совсем противоположное.

Вспомнил о такси, которое возило его вчера по улицам, а теперь испарилось, — вот бы воспользоваться им. Порылся в карманах пальто, подаренного Эрикссоном, и обнаружил бумажник с несколькими тысячами рублей. Поймал машину, проехал немного, велел остановить на углу Невского и канала Грибоедова — там во дворах располагалась мастерская, в которой могли что-то рассказать о Медном всаднике. А могли и не рассказать. Дмитрий Олегович расплатился и вышел под дождь.

С Итальянской выезжал и всё никак не мог выехать фургончик с игривой надписью «Сборная Санкт-Петербурга по мебели». На корпусе его был нарисован почти полностью собранный пазл с изображением дивана. Недостающую деталь мозаики подтаскивали двое улыбающихся мужчин в униформе. «Пазл… части… диван в честь пазла», — забормотал шемобор и тут же прервал себя, потому что, засмотревшись на фургон, чуть не врезался в молодого человека со смышлёным, хотя несколько встревоженным лицом. Молодой человек бежал не разбирая дороги. Тоже почти спятил, видимо. Может, поговорить с ним? Как сумасшедший с сумасшедшим?

— Вы тоже часть какой-то силы? — устало спросил шемобор у молодого человека.

Тот проворно отпрыгнул на проезжую часть, перебежал на набережную и помчался в обратном направлении.

«Это твой родной город. Тут всегда так», — успокоил себя Дмитрий Олегович и свернул на Итальянскую.

Молодой же человек снова оказался на Невском. Это был Виталик. Он следовал совету странного букиниста — не разговаривать с незнакомцами, но незнакомцы, как назло, сами заговаривали с ним на каждом шагу. Как затравленный дикий зверь он метался между Малой Морской и Фонтанкой, уже не понимая, кто он, что он, зачем и куда бежит.

Он остановился рядом с Казанским собором, отдышался, прислушался к себе. Кажется, три тысячи лет назад на него было наложено заклятье. И снять его может только тот, кто его наложил.

Виталик всхрапнул, как норовистый конь, и побежал в таинственную пещеру с книжными сокровищами. Пусть старик оберет его как липку, пусть последнее возьмёт, но освободит от этой мучительной невозможности разговаривать с людьми.

На этот раз букинист сидел за прилавком и что-то вышивал, насвистывая, как певчая птица. Увидав Виталика, он тут же перестал свистеть.

«Не свисти — денег не будет», — вспомнил Техник и горестно вздохнул. Денег у него и так уже почти не было.

— Что, вы уже прочитали все пять книг? — улыбнулся букинист. — Я же говорил, что «Библиотека приключений» вам понравится.

— Не читал. Вы с меня заклятье снимите, а? — чувствуя себя полным идиотом, попросил Виталик.

Видимо, его чувство передалось собеседнику.

— Какое заклятье? — нахмурился тот и поправил на носу очки.

— Чтоб не разговаривать с незнакомцами. Вы сказали мне…не разговаривай с незнакомцами. И я не разговариваю. А они — разговаривают.

— Беда, беда, — насмешливо покачал головой старик. — Я сказал «Никогда не разговаривайте с неизвестными!». Какое заклятье, о чём вы? Это же Булгаков. «Мастер и Маргарита». Название первой главы.

— Но вы сказали, что это совет…

— Да. Это совет. Читайте классику, там всё давным-давно написано.

Виталик примолк, пристыженный.

— А кирпич? Ни с того ни с сего? — поёжившись, припомнил он.

— Что — кирпич?