почве. Около десяти лет назад нейробиолог Кристофер Лоури обнаружил, что небольшое количество бактерии, обычно встречающейся в почве, может повысить уровень серотонина в мозге. Mycobacterium vaccae (M. vaccae) процветает в почве, которая была обогащена за счет внесения навоза и компоста, и когда мы пропалываем и копаем землю, то вдыхаем и проглатываем эту бактерию.

Определенный вид удовольствия от работы в саду – это запах влажной земли. Органическое вещество геосмин[97], создающее этот запах, выделяется в результате жизнедеятельности почвенных бактерий, называемых актиномицетами, и оказывает приятное и успокаивающее действие на большинство людей. Человеческий обонятельный центр удивительно чувствителен к нему, предположительно потому, что он помогал нашим доисторическим предкам обнаруживать плодородные места, способствующие выживанию. Некоторые люди могут даже почувствовать его в концентрациях до пяти частей на триллион.

Мы эволюционировали совместно с целым рядом симбиотических бактерий, включая M. vaccae, которые лишь недавно были признаны нашими «добрыми друзьями» из-за их способности регулировать иммунную систему. Эксперименты Лоури показали, что мыши, подвергшиеся воздействию M. vaccae, демонстрируют более низкий уровень воспаления и повышенную устойчивость к стрессу. Другие исследования показали, что мыши, потребляющие M. vaccae, находили выход из лабиринта в два раза быстрее своих сородичей, к которым воздействие этой бактерии не применялось. В ходе дальнейших исследований было обнаружено, что эти бактерии с помощью неизвестных механизмов активируют «садовников мозга», клетки микроглии, тем самым уменьшая воспаление в мозге. Они также воздействуют непосредственно на серотонинергическую систему мозга, которая снабжает серотонином префронтальную кору и гиппокамп, что объясняет, почему у мышей наблюдалось повышение настроения, а также улучшились когнитивные функции и память.

Масштаб воздействия M. vaccae на людей еще не ясен, и его достаточно трудно измерить в условиях сада, не в последнюю очередь потому, что там хватает и других физических и психологических преимуществ, однако полученные результаты заставили исследовательскую группу задуматься, не следует ли нам всем проводить гораздо больше времени, работая с землей.

Помимо M. vaccae, вероятно, существуют и другие штаммы бактерий[98], обычно встречающиеся в почве, которые улучшают психическое здоровье человека. Одна чайная ложка садовой почвы содержит где-то около миллиарда микробов, поэтому, возможно, неудивительно, что у садоводов обнаружен более разнообразный и, следовательно, более здоровый спектр кишечных бактерий. Картина, которая вырисовывается в результате ряда исследований, говорит нам о том, что различные бактериальные метаболиты, вырабатываемые в кишечнике, помогают активировать блуждающий нерв, который является частью нашей парасимпатической нервной системы, отвечающей за переваривание пищи. Кроме того, другие метаболиты вступают в своего рода «перекрестный разговор» с клетками микроглии мозга, тем самым способствуя переводу мозга в более спокойное состояние.

* * *

Солнечный свет, физические упражнения и контакт с почвой играют центральную роль в восстановительном воздействии садоводства на нервную систему человека. В то же время, когда приходится сталкиваться с большими жизненными потерями, важной частью терапии становится метафорическое значение сада. В травмированном состоянии способность нашего ума мыслить символически ослаблена, но сад предлагает нам уже готовый набор символов, которые могут стать своеобразным психологическим спасательным кругом. Кэрол привела мне в этой связи запоминающийся пример, который касался древних каштанов в саду в Хедли-Корт. Эти деревья неизменно очаровывают ее пациентов, и они иногда говорят о своем желании взобраться на их широкие пни, где можно сидеть в окружении отросших ветвей. Каштаны Хедли-Корт, подвергнутые поллярдингу[99], – живой символ выживания. Сильно кронированные и обрезанные, они все же нашли способ продолжать расти; и эти раненые солдаты, проходящие здесь реабилитацию, тоже должны найти для себя свой способ сделать это.

В своем исследовании, проведенном в рамках программы для ветеранов в Дании[100], Дорте Поулсон и Ульрика Стигсдоттер также описывают, насколько сильное чувство безопасности обретают ветераны в присутствии деревьев и как деревья становятся центром, вокруг которого строится их возвращение к нормальной жизни. Место действия – дендрарий Херсхольм к северу от Копенгагена, а в глубине его, как лесной анклав, находится сад под названием Накадия. Чтобы попасть в этот сад, вы идете по широкой дорожке, усаженной магнолиями и рододендронами; хвойные деревья, некоторые из них редкие и очень старые, поднимаются к небу, а воздух наполняет пение птиц. Дальше от деревянной калитки вы попадаете в перголу, которая ведет в сад. На двух его акрах располагаются теплица, озеро и ручей. Здесь есть места для отдыха с глубокими креслами, а также гамаки между деревьями и плодородные грядки с овощами.

Поулсон и Стигсдоттер пишут, что, когда они впервые прибыли туда, большинство ветеранов искали дерево или уголок, которые стали бы для них их собственным особым безопасным местом. Некоторые залезали на платформы на деревьях, построенных в саду, в то время как другие проводили время, сидя под огромным деревом, которое своими низкими ветвями создавало чувство защищенности. Один ветеран рассказал о том, что испытывает облегчение, просто находясь рядом с растением: «Вот дерево, и я сижу здесь: никаких ожиданий, никаких вопросов, ничего». Другой сказал, что впервые почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы закрыть глаза. Мамонтово дерево – гигантская секвойя – похоже на нежного гиганта растительного мира, и один ветеран, которого оно особенно привлекало, описал сильную тактильную связь с ним: «Когда вы прикасаетесь к нему, оно будто пористое и кажется чем-то уютным. У него такая толстая кора, оно может защитить себя. Здесь мне спокойно; такое древнее дерево дает мне ощущение величественности».

Привязанность, которую мы можем сформировать по отношению к деревьям, не похожа на ту привязанность, которую мы формируем по отношению к крошечным саженцам. Саженец намного меньше нас, и мы обеспечиваем ему заботу и защиту, но в укрытии дерева именно мы являемся маленькими и можем довериться его огромной силе.

Во всем этом есть что-то могущественное, существовавшее еще до появления языка, а всем нам порой так нужно выразить без слов свои самые глубокие чувства. Возможно, это самый естественный порыв – объяснить свои страдания и горести, которым трудно дать словесное выражение, той форме жизни, которая в словах не нуждается. В классическом труде Джеймса Фрэзера о мифологии и религии «Золотая ветвь» приводятся примеры древних обрядов, связанных с поклонением дереву[101], из разных уголков мира, что заставляет предполагать, что этот импульс глубоко заложен в психике человека. Некоторые ритуалы включают в себя символическое перенесение болезни, горя или вины на дерево как отражение веры в то, что это растение может выдержать тяжесть человеческих страданий. Словно в своем безмолвном и успокаивающем присутствии дерево может принять нас вместе со всем, что нас беспокоит, и не дрогнет под грузом нашего