Близнецы, тем более взрослые, все-таки привлекают внимание. Поэтому Колосов выбрал для встречи с братом самое укромное место — вьетнамский ресторанчик возле Савеловского вещевого рынка. Сюда забегали пообедать либо свои, вьетнамцы, торгующие в соседних павильонах, либо одуревшие от магазинов покупатели. Народу было мало, низкие зальчики тускло освещались красными китайскими фонариками. Кроме того, Вадим рассчитывал на справедливость легенды, что для азиатов все белые люди на одно лицо.

Случайно встретить знакомого в Москве? Вадим снисходительно улыбнулся, когда Кирилл задал ему этот вопрос. А что смешного? Допустим, ты идешь по улице, и вдруг к тебе с распростертыми объятиями бросается какой-нибудь приятель Вадима Колосова, которого Кирилл, естественно, ни сном ни духом не знает. Или приятельница. Ты жмешь руку (или целуешь) — и что дальше? Разыгрывать амнезию?

Ноль целых ноль пять сотых процента вероятность такой встречи, объяснил Вадим. Или еще меньше, ты у нас технарь, просчитай сам. Москва — это тебе не Петрозаводск, где, если чихнешь, телеграмма летит из Швеции: «Будь здоров». (Кирилл, к его удивлению, Бродского читал и здоровым хмыканьем показал, что оценил метафору.) Москва — это планета, архипелаг, мегаполис, тут восемь миллионов населения и еще примерно столько же приезжих. И все бегут, спешат, опаздывают по своим делам. Никто не разглядывает толпу в поисках знакомого лица, а потому, даже если люди изредка и оказываются рядом (поскольку это не противоречит законам природы), то чаще всего они друг друга не замечают.

То-то и оно! Кирилл, в отличие от заносчивых москвичей, смотрел вокруг и замечал людей. И быстро обнаружил, что Москва не многим отличается от Петрозаводска. Если приглядеться, окажется, что одни и те же лица ты встречаешь на улице по нескольку раз в день. Вот эта девушка в розовой футболке перед тобой покупала минеральную воду в киоске, а через полчаса она же, на этот раз под руку с приятелем, прошла мимо тебя на бульваре. Этот старичок каждый день в одно и то же время приходит к памятнику Пушкина кормить голубей. После этого он отыскивает свободное место и усаживается на скамейку — непременно спиной к улице и лицом к кинотеатру. Иногда к нему подходит поболтать кто-то из «бутербродов» — людей, обвешанных рекламой. Они тоже все друг друга знают, что, впрочем, неудивительно. А ведь это Пушкинская площадь, Пушка, как небрежно произносил Вадим, самый что ни на есть центр Москвы.

Кирилл проводил много времени в центре, потому что боялся заблудиться в городских закоулках. Он и ездить домой предпочитал через Тверскую, самую забитую, но изученную трассу. А Пушку он просто любил. Оставлял «хонду» на платной парковке и шел гулять по площади и окрестностям. Сидел на бульваре, разглядывая стайки лесбиянок, которые облюбовали это место для своих тусовок. Обычные девчонки, молодые, веселые; если ничего о них не знать, то даже привлекательные. Хотя большинство из них страшненькие. Тем более не стоит бросать в них камень — некрасивые тоже должны иметь свой шанс на счастье, пусть даже такое странное.

Не было дня, чтобы какие-нибудь парни не попытались познакомиться с этими раскованными девушками, и Кирилл от души развлекался, наблюдая, как юные последовательницы Сафо презрительно отшивают непрошеных ухажеров.

Потом он шел к Пушкину, тихонько приветствовал Александра Сергеевича, вместе с ним изучал народ, ожидающий кого-то под памятником. Ему были симпатичны люди, которые назначают свидание у Пушкина. Среди них было много одухотворенных интеллигентных лиц, много женщин и мужчин среднего возраста, хотя попадались и совсем юные ребята. Он любил наблюдать встречи, радостные улыбки, поцелуи, вручение цветов и погружение парочек в бурное море московских улиц. В такие моменты он сам себе казался молодым, восторженным, влюбленным, ждущим кого-то возле старого друга Пушкина.

Кириллу нравилась жизнь зеваки. Она отвлекала его от всего запутанного, постыдного и соблазнительного, что ждало дома. И от угрызений совести, которые разбухали ватным комом по мере приближения дня и часа, когда по уговору со Светкой он должен был звонить в Петрозаводск. Он вообще ненавидел телефонные переговоры и каждый раз говорил себе, что надо заранее готовиться к беседам с домашними, да и с Вадимом тоже, и тогда общение пройдет гладко и безболезненно. Но подсознание запихивало эту полезную идею в дальний угол, вместе с другими неприятными мыслями, и она вылезала только задним числом, после очередного бестолкового разговора.

Здесь, на Пушке, Кирилл и встретил приятеля. Причем не Вадимова, а своего.

Он пробирался через праздную толпу, окружившую продуктовые киоски, с вполне прозаической целью — ему надо было в туалет. Настоящий Вадим Колосов в такой ситуации, наверное, заходил в хороший ресторан или кафе, заказывал какую-нибудь изысканную мелочь и важно удалялся за неприметную дверцу. Но для Кирилла каждое посещение дорогого кабака до сих пор было испытанием. Ему казалось, что невозмутимые мальчики на фейс-контроле высматривают на его манжетах пятна, выдающие плебейское происхождение, а официанты отмечают каждый неловкий жест и неуверенную интонацию. В безукоризненной вежливости персонала ему чудилась издевка. Короче, в качестве общественной уборной его вполне устраивал «Макдоналдс».

И тут кто-то тронул его за плечо. Вздрогнув, Кирилл обернулся и оказался лицом к лицу с улыбающимся богатырем, чья обширная лысина, как линза, концентрировала солнечные лучи и сама сияла ярче солнца посреди жесткого рыжего ежика. Богатырь был одет в отличный костюм с алым галстуком, и его красная мясистая физиономия казалась Кириллу страшно знакомой. Он только никак не мог припомнить, где он видел этого лысого…

— Не узнал? — еще шире улыбнулся лысый. — Просто я тогда был с волосами. У меня твое имя тоже вылетело. Никакой памяти на имена. Сергей?

— Вадим, — осторожно поправил Кирилл.

— Точно, Вадим. Сейчас погоди, фамилию сам вспомню. Колосов? Йес! А я Илья, Илюха Михлин. Ну, вспомнил? Кавказ!..

И Кирилл действительно вспомнил Кавказ, их сплав на байдарках по горной речке и рыжего, никогда не унывающего Илюху. Это было безумно давно, в нереальном прошлом, в другой жизни, но две недели бок о бок, в одной байдарке, в одной палатке, из одного котелка — такое остается навсегда, как первая любовь. И это было с ним, черт возьми, а не с братом, чью холеную шкуру он носит второй месяц, забывая уже, как его зовут на самом деле. Правда, Илюха Михлин теперь тоже будет звать его Вадимом, но эти издержки конспирации можно потерпеть.

— Здорово все-таки! — рокотал Михлин. — Идешь по улице — а тут Вадька Колосов. Аж горным ветром повеяло. Слушай, ты занят? Меня тут один деятель продинамил. Иду злой, голодный, как собака. Пойдем посидим где-нибудь за встречу!

— Я за рулем, — робко заметил Кирилл.

— Так ведь и я не на веслах. Мне еще на службу. Посидим всухую, за обедом. Пошли, угощаю!..

— Ну, пошли, — согласился Кирилл, сообразив, что спешить ему некуда, а туалет в ресторане наверняка будет.

В кафе «Пирамида» Кирилл выбрал столик у окна — он не мог ни на минуту лишить себя удовольствия разглядывать прохожих на своей любимой Пушке. За обедом они с Илюхой вспоминали поход и девчонок, хохотали, заставляя оглядываться солидную публику. О настоящем не говорили. Только однажды Илья вдруг спохватился: