ночевать, а утром луч солнечного света круглым пятном освятил место, как прицел, и я в траве узнала засохший побег картошки. Вернее, только заподозрила, а потом уже, когда начала копать, убедилась в том, что это картошка и есть! Нужно просто рыть!

С этими словами Цыпа принимается царапать пальцами землю.

– Лучше не пальцами… – вслух соображает она. – Погоди-ка, сейчас попробую отыскать свою лопатку…

Побродив по поляне, обшарив местные кусты, Цыпа находит то, что искала – обточенный со всех сторон волнами осколок дерева, по форме и впрямь идеально напоминающий лопатку.

– Вещь! – одобряю я.

И Цыпе вон тоже везёт: то картошка, то лопатка.

– Это я потом уже, по ходу пьесы, на берегу себе присмотрела, а до того рыла то пальцами, то веткой.

Цыпа некоторое время бродит по поляне, и наконец, призывает меня:

– Вот! Нашла! Погляди-ка!

Она опускается на корточки и бережно приподнимает ладонью полусгнивший серо-сизый толстый побег.

– Это картошка! – с благоговейным восторгом сообщает мне. – Я думаю, вся эта делянка была засажена ею, но за последние год-два… а может, и три, ну, с тех пор, как этот человек умер, всё тут зарастало и забивало её, но она тут продолжает сеяться сама и жить! Упорная! Прямо как я! – хихикает Цыпа и роет.

Я тоже начинаю рыть рядом, хоть и не вижу сизых побегов. Цыпа находит драгоценные клубни первой: они крупные, белые и с розовыми ноздрями, напитанные влагой до сочной твёрдости. Я рою практически с остервенением и тоже получаю награду: мои клубни хоть и поменьше Цыпиных, зато их много! Три, четыре, пять… господи, да это же целый обед для нас с Альфой!

Для нас с Альфой… Как долго ещё просуществует это «мы»?

Увлёкшись картошкой, я вдруг замечаю, что Цыпа давно бросила её копать, успела насобирать хвороста и разжечь огонь. Теперь же, ломает ветки потолще, наступив на них одной ногой, чтобы приготовить дрова для костра.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я её и поднимаюсь.

– Ух и наедимся же мы сегодня! Как никогда! – обещает Цыпа.

И мне до безумия нравится её идея – я бросаюсь помогать. Костёр получается большим – это, наверное, от жадности – а мы всё таскаем и таскаем сухие ветки, ломаем и ломаем их, чтобы жара углей уж точно хватило для нашей картошки.

Приготовив стопку, я направляюсь к костру, чтобы подкинуть их в огонь, как вдруг моя нога за что-то запинается, и я лечу прямо на костёр. В последний момент соображаю вытянуть вперёд руки с ветками и только это спасает моё лицо от ожогов. Руке, правда, успевает достаться, как и видавшей виды футболке. Я даже больше расстроена из-за неё, чем из-за руки – рука заживёт, а вот другую футболку достать негде, так и буду теперь ходить с коричневыми пятнами.

– Не переживай! Ты так быстро сориентировалась, что огонь даже не успел прихватить её. Если постирать, эти пятна наверняка отойдут или будут едва заметными. Как же так-то, а? – упрекает меня Цыпа.

А я и сама не могу понять, как. Вроде бы не было ничего у меня под ногами, а потом вдруг внезапно оказалось какое-то серьёзное препятствие – голень до сих пор ноет. В который раз уже взглянув на то место возле костра, где споткнулась, я никак не могу сообразить, что произошло. Если бы не ноющая голень, я бы уже давно решила, что запуталась в собственных ногах – так спешила поесть картошки. Может, одна из веток вывались из охапки и нечаянно чуть не покалечила меня?

Пока костёр прогорает, чтобы оставить после себя так нужные нам угли, мы с Цыпой времени даром не теряем – продолжаем копать, стараемся набрать картошки как можно больше и вернуться к маяку, пока не стемнело.

В полдень серые слои туч частично расползаются, образовав на небе ясные голубые проплешины сквозь которые стыдливо пробивается мягкий жёлтый совсем не жаркий свет. Поляна вокруг оживает и становится даже уютной, невзирая на полу-засохшие травы и частично скрючившиеся, частично облетевшие зелёными листья деревьев. Давно отплодоносившая яблоня совсем слегка подкрасила жёлтым свои нижние ветки, и в тусклых солнечных лучах кажется, что они светятся.

Дым от костра стоит столбом и лениво тянется над кронами деревьев, потому что день выдался почти безветренным. Всё во мне на мгновение сжимается внутри: что если люди – кто-нибудь из лагеря – сейчас на охоте и заметив дым, придут сюда? Цыпа скажет им, что всё в порядке, я никого не заколдовывала, а сами мы с ней теперь вроде как снова друзья. Ну, по крайней мере именно так и выглядело наше общение все последние несколько дней.

Я торопливее выковыриваю уже болящими пальцами картофелину из слежавшейся земли – мне неспокойно. Так неспокойно, что даже мурашки поползли по шее и плечам.

Внезапно надо мной возникает тень. Она совсем невелика и потому противоестественна – набегающая тень от туч накрыла бы всю поляну, а не только меня. Нечто первобытное, тянущееся генами к предкам, заставляет меня резко наклониться в бок, и в этот же самый момент прямо в мои раскопки приземляется большая тяжёлая черепичина. От испуга я вскрикиваю и подскакиваю на ноги.

– Чего ты?! – с раздражением восклицает Цыпа. – Я всего лишь пытаюсь помочь! Сколько ещё ты собиралась потратить времени на эту несчастную картофелину величиной с орех? А теперь, взгляни-ка…

От удара земля над моей ямкой вся раскололась, раскрошилась обломкам покрупнее и поменьше, но главное, отовсюду выглядывают картофелины – целых семь штук.

– Землю несколько лет никто не перекапывал, она слежалась в камень. Выковыривать картошку по одной тоже можно, если никуда не спешишь. А если хочешь прибыть вовремя и не злить Альфу, лучше поторопиться и включить сообразительность, – подмигивает мне она.

Горячая картошка обжигает мне язык и щёки так, что я даже не ощущаю вкуса, но всё равно остановиться не могу – откусываю по крошечному кусочку и пытаюсь жевать.

– Да потерпи ты хоть пять минут! – смеётся надо мной Цыпа. – Так я и думала, что видишь картошку во сне, а как же упиралась! Или ты так сильно Альфы боишься? И с каких это пор? Ты ведь всегда такая смелая была и самостоятельная, а теперь ни шагу без его разрешения? Живёшь по его указке?

– Если бы я так его слушалась, как ты говоришь, меня бы здесь