– Так вы работаете, Юля? – поинтересовался он, пока мальчишки пытались оторвать педаль газа.

– Мальчики, осторожно! Она грязная! – Юлька помнила о своих обязанностях и старалась больше всего внимания уделять подопечным. – А? Что? Да, я работаю, ночь через ночь.

– М-да. Мужики… М-да… Клиенты не достают?

– Клиенты? Нет, я на них глаза закрываю, и пусть делают все, что хотят. Мое дело – гигиену блюсти. Мальчики… Как же вас зовут, а ладно, все равно не отличить… смотрите, какой приборчик интересный! Наверняка с системой ГЛОНАСС…

– Гигиену? А как же удовлетворение от труда? – продолжал допытываться Сергей.

– Да о чем вы говорите, – рассмеялась Юлька. – Какое там удовлетворение! Так, побарахталась с дискотекой и свободна.

– Это что, теперь так называется? – тоскливо поинтересовался Сергей, начиная наконец-то замечать, что ушлые наследники Аверкина его новый автомобиль скоро разберут по запчастям.

– А должно как-то иначе? – искренне не поняла Юлька.

– Наверное, – воскликнул Сергей. – Раньше говорили «ночные бабочки» или «жрицы любви».

– Сергей! – обомлела Юлька. – Вы о чем думаете?! Вы думаете, я где работаю?

– На этой, на пане… Какая разница! Честно говоря, Юля, мне совершенно все равно, чем ты занимаешься…

– Ага, – подозрительно прищурилась Юлька, – главное, чтобы человек был хороший.

– Халосий, халосий, – защебетали дети.

– Им нужно расширять лексикон, – обрадовалась за них Юлька. – А это, мальчики, клаксон. Он бибикает. Повторите!

– Класо, класо! Бибика! Халосий!

– Какие хорошие дети, с ними никто просто не занимался, – Юлька восхитилась своими педагогическими способностями. – Так вот вы, Сергей, зря про меня плохо так думали. Я зарабатываю на хлеб честным трудом.

– Я не сомневался, что ваш труд честный…

– Я временно работаю в кафе-ресторане, посуду мою. А по ночам, потому что мне так удобно. Днем приходится свое жилище отстаивать и учиться. Есть такая профессия, знаете ли, посудомойка.

– Какая восхитительная профессия! – внезапно обрадовался Степанцов. – Самая лучшая профессия!

– Вы действительно так думаете? – очень удивилась Юлька. Потом здраво рассудила, чего можно ожидать от человека, забывшего, что такое метро. – Конечно, там есть посудомоечная машина, – осторожно начала она объяснять. – Но закладку и выкладку приходится производить вручную. Мытье тарелок и называют у нас дискотекой.

– Понятно, – Сергей улыбался и смотрел на Юлю. – А можно я тебя, Юля, поце…

– Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы, пионеры, дети рабочих! – Из окна Зои Терентьевны послышался воинственный призыв.

Сергей замолчал и тяжело вздохнул. Он собирался поцеловать Юлю, радуясь тому, что она работает посудомойкой. И совсем забыл о детях и ее бабке, заслуженной учительнице.

– Началось, – возбужденно сказала Юлька, глядя на двор собственного дома. – Сергей, останьтесь с детьми!

– Ни за что!

– Как это? Вы же обещали!

– Мы пойдем все вместе отстаивать твою собственность! – воскликнул Сергей. Помнишь, еще и детей собирались с собой взять.

– Надеюсь, дети не пострадают, – нахмурилась Юлька. – Сергей был воодушевлен и весел. – Но если возникнет хотя бы малейшая угроза их жизни…

– Юля, мы с тобой! Мальчишки! Вперед!

– Впелет! Впелет! – обрадовались те, хватая его с двух сторон за руки.

– Мы готовы, – торжественно сообщил Сергей.

– Ох, чувствую, зря я вас втянула в эту историю… – Юлька вздохнула и пошла, трое мужчин – большой и два мелких – отправились за ней.

Расстроенный прораб Хомяков мерил шагами вверенный ему двор ветхого жилища, нервно вышагивая следом за солидным мужчиной в темном костюме с папкой под мышкой. Это был представитель жилищного отдела местного муниципалитета Цыплаков.

– Вы пробовали с ними поговорить по-хорошему? – грозно поинтересовался Цыплаков, выуживая под нос Хомякову папку и раскрывая ее. – Если говорили, то они должны были подписать этот договор!

– Я не господь бог, а эти бабы настоящие чертовки, – оправдывался Хомяков. – Творят, что хотят. Смею заметить, из-за всей этой нервотрепки я похудел на пять кило и приобрел нервный тик на оба глаза.

– Смею заметить, – передразнил его Цыплаков, – вам прилично заплатили за беспокойство! Хорошо знакомый и глубоко уважаемый нами с вами господин не понимает, почему развалюха еще не снесена! А рабочие?! – он перевел грозный взгляд на троих вытянувшихся по стойке «смирно» очумевших от каждодневного безделья и игры в дурака Гайдукова, Валентина, Андрея. – Что за петушиные крики доносились из их сарая, когда мы подъехали?! Чем они заняты? Где прикрепленный к объекту бульдозерист?!

– Он рожает, – подобострастно ляпнул Хомяков.

– Рожает?! – взревел Цыплаков, понимая, что этому тупому войску ни за что не справиться с засевшими в глухую оборону отщепенками.

– Жена его рожает! – пояснил прораб. – А он на подхвате. Мало ли что…

– Значит, так, – сосредоточился разгневанный Цыпляков, оценив обстановку. – Сейчас ты, Хомяков, будешь у меня на подхвате. Мадам! – прокричал он в указанное прорабом окно. – Мадам Поливанцева Зоя Терентьевна! Я из общественной приемной! Приехал к вам, чтобы выслушать требования и найти разумное решение…

– Для кого? – едко поинтересовалась Зоя Терентьевна, высунувшись из окна.

– Что для кого?

– Для кого решение будет разумным?

– Оно станет обоюдно приемлемым, – обрадовался ее появлению Цыплаков. – В контексте статьи 85 Жилищного кодекса Российской Федерации! Пожалуйте к разговору!

Он повернулся к Хомякову и горячо зашептал:

– Как только спустится, пусть твои молодцы хватают ее под белы рученьки и тащат в мой автомобиль. Там ее закроет водитель, продержит, пока мы снесем этот сволочной подъезд. Позже скажем, что пока вели переговоры, он сам развалился. От ветхости! Старухе ничего не останется делать, как подписать договор и отправиться к черту на кулички.

– Там есть еще одна девица, – подсказал Хомяков. – С ней что делать?

– Это осложнит обстановку, – задумался Цыплаков, глядя на пустое окно. Зоя Терентьевна исчезла после его приглашения, и он ждал, что она вот-вот появится на выходе дома.

– Если возьмем бабку, то внучка кинется ее спасать, мы схватим и внучку. Только там может быть еще один парень.

– Хомяков, у тебе не развалюха, а муравейник. Сколько их там?!

– Три единицы: две женского пола, одна – мужского.