– Нет, не помню.

– Естественно, ты ж не обращала на меня внимания, а яумирал от любви… И от ревности.

– К кому?

– Ну ты же была как ненормальная влюблена в какого-тостарика, я один раз выследил тебя, видел, как ты села к нему в машину и выстали целоваться… А я проколол ему колесо… Динка, Динка, неужели это ты?

В этот момент мимо с грохотом пронеслись два мотоцикла ивывели нас из счастливого оцепенения.

– Ну, куда мы едем? – спросил он.

– Понятия не имею! – засмеялась я. С Костей мнебыло легко и хорошо.

– Наверное, следовало бы пригласить тебя куда-топоужинать, но так не хочется никого видеть… А давай поедем ко мне на дачу?

– У тебя есть дача?

– Осталась от родителей развалюшка, но с хорошим садом.Я ее в свободное время перестраиваю своими руками, хотя времени практическинет. Но там можно разжечь костер, испечь картошку… Как тебе такое романтическоепредложение? Ты ничего такого не думай, в доме две комнаты… – он вдругсмутился. – А не захочешь остаться, отвезу тебя в город. Но тогда пить небудем.

– Да нет, мне необходимо выпить. Я тут три дня, астолько на меня всего обрушилось… Поехали на дачу!

Он просиял:

– Шадрина, ты клевая чувиха!

– Еще так говорят – клевая чувиха?

– Ну, нынешние школьники, вероятно, говорят как-тоиначе. Но ты меня поняла?

– А как говорит твой сын?

– Мой сын учится в нашей школе, а им там прививаюттеперь хорошие манеры, учат говорить на правильном литературном языке, и он отэтого в восторге, иной раз одергивает меня, когда слышит жаргонные словечки,так что современного жаргона от него не наберешься.

– Он у тебя красивый?

– Да.

– Покажешь фотографию?

– У меня с собой нет. Потом как-нибудь… А у тебя естьдети?

– Нет. Костя, поедем уже.

– Да-да, сейчас… Просто не могу оторваться от твоеголица. Оно такое…

– Какое? – улыбнулась я.

– Мое…

Он произнес это так проникновенно, что я вздрогнула. Онопасный, этот мой одноклассник. Ох, до чего опасный. И словно в подтверждениеэтой мысли он провел пальцем по моей переносице, где до сих пор сохранилсямаленький шрам, оставленный рулем его велосипеда. Мы учились во втором классе,когда он ни с того ни с сего взял и наехал на меня. Было много крови, слез,шуму, мама ходила в школу, возмущалась. Нос распух, я рыдала, боясь, что навекиостанусь с таким уродливым носом…

– Помнишь? – спросил он.

– Еще бы! Знаешь, как больно было!

Он взял мою голову руками и осторожно подул на переносицу.

– Костя!

– Нет-нет, ничего… – слегка смутился он. –Ну, едем, Шадрина! Ты что пьешь?

– Ну, к печеной картошке лучше водки ничего непридумано. А еще я знаешь чего хочу?

– Ну?

– Квасу!

– Квасной патриотизм взыграл?

– Нет, я просто вспомнила…

– Как я принес тебе бидон квасу, когда ты болела?

– Да! Было так жарко, хотелось пить…

– Я тогда весь район обегал, насилу нашел и простоялпочти час в очереди… Это было классе в девятом, да?

– Кажется…

– Тронут, что ты это помнишь. Значит, не зря старался.

Я понимала – нельзя, нельзя в это углубляться, опасно. Онслишком хорош, просто невероятно хорош, и от него исходит такое мужскоеобаяние, что очень легко совсем потерять голову, да я, кажется, уже еепотеряла, раз еду к нему на дачу… Надо попытаться по крайней мере сбить его слирического настроя.

– Костя, а ты с кем-то из наших поддерживаешьотношения?

– Постоянно только с Надькой Коваль. Она гримером у насв театре. У нее трое детей. Три пацана, погодки.

– Надо же! А муж кто?

– О, муж у нее знаменитый парикмахер, хороший мужик,только иногда уходит в запой. Но нечасто. А еще с Венькой Гордоном общаюсь. Он,правда, живет в Иерусалиме, но бывает в Москве, и я у него бывал. Ну и,разумеется, Тоська Бах! Она ходит на все мои премьеры, и у меня такое ощущение,что всякий раз с новым спутником. Но она милая, хоть и болтушка. Вот, пожалуй,и все… Да, помнишь Витька Дубова? Он года два назад умер…

– Что-то я такого не помню.

– Как ты можешь его не помнить? Высоченный такой,худющий. Мы еще звали его «Вишневый зад»?

– Погоди, погоди, «Вишневый зад», что-то припоминаю… Унего штаны были вишневые, да?

– Ага, вельветовые, вспомнила? Так вот, умер отинфаркта. В одночасье. А добился многого, банкиром стал. А хочешь знать, каксегодня все вышло? Тося позвонила сообщить точное время встречи в школе, а ясказал, что не уверен, смогу ли прийти. Она развопилась, а потом как бы междупрочим сказала, что Шадрина уже в Москве. Ну, тут уж я встал на уши, стребовалс нее твой телефон, можно сказать, прибег к шантажу, и буквально через двеминуты мне сообщили, что спектакль сегодня отменяется. Я решил, что это знаксвыше…

– А тебе не было страшно?

– Страшно?

– Ну ведь столько лет прошло…

– Для меня это не имеет значения, ты это ты.

– Но ведь я могла бог знает во что превратиться…

– У меня слабое воображение, – засмеялся он.

– Но как же это возможно для такого знаменитого актера?

– Ну, знаменитый не обязательно гениальный. Я простохороший актер, но не гениальный, я это знаю.

– Ты странный парень.

– А не странен кто ж? – засмеялся он.

– Твоя дача далеко?

– Нет, еще минут двадцать езды. А знаешь, я как-тодавал интервью по телевизору и признался тебе в любви…

– Я вчера видела повтор. Случайно наткнулась…

– Правда?

– Конечно. Меня это растрогало.

– А знаешь, почему я так сказал?

– Я думала об этом.

– И что придумала?

– Что ты этой детской любовью прикрываешься как щитомот массы напирающих на тебя баб.

– Шадрина, ты почему такая умная? – захохоталон. – Только в тот момент я защищался не от массы, а от одной, но весьманастырной… И тем не менее я сказал правду. Запомни это, Шадрина.

Дальше мы ехали молча. Внутри у меня бушевали штормы. Словновсе эти эмоции ожили после многолетнего анабиоза… И дело было не только вКосте… Интересно, может человек выдержать такое в течение двух недель? А ведьесть еще Рыжий… Но он как раз успокаивал меня. Он не казался опасным, но как жеон проигрывал в сравнении с Костей… К тому же у нас с ним не было ни одногообщего воспоминания, кроме Барсика на ограде…