– Боюсь, Юра расстроится. А больше всех, – оназахихикала, – больше всех расстроится Ариша! Она без ума от Иванишина!

– Господи, Мальвина, я Костю не видела бог знаетсколько лет и даже вообразить не могу, какой он стал, но и ты, и Ариша с такимпридыханием о нем говорите, что мне даже как-то страшновато…

– Но ты же не в невесты к нему метишь, насколько японимаю! Боюсь, это уже не для тебя… Вернее, не для него, он, кажется, любитмоделек… А для старой подружки ты выглядишь просто великолепно! И тебе нельзядать твоих лет, впрочем, коль скоро вы учились вместе… Да и ты сама емунапомнила о своем возрасте. Ну что ж, пойдем вниз, надо распорядиться, чтобысделали чай… Надеюсь, он выпьет с нами чаю?

– Чтобы потом дразнить Аришу? – засмеялась я.

– Ну зачем же, бедная девочка и так расстроится! –она опять дружески подмигнула мне. Ей-богу, она благодарна мне от всей души зато, что избавляю ее от своего присутствия. Я для нее чужая… Но и я не ощущаюродства с ней. Спасибо, Костя!

Отец и Дениска играли с моей машиной. Бабушка велелапоявившейся неведомо откуда женщине накрыть на террасе стол к чаю.

– Юра, Дина скоро уезжает.

Он поднял голову, и на его красивом, выразительном лицеотразилось огорчение.

– Что случилось?

– Ничего не случилось, но Дине позвонил Иванишин – онскоро приедет за ней.

Огорчения как не бывало. Ну и хорошо! Все останутсядовольны. Я ведь тоже чувствую громадное облегчение… И вот теперь, когда сталоясно, что я тут не задержусь, разговор потек легко и непринужденно. Минут черездвадцать Мальвина шепнула мне:

– Ты не хочешь немножко привести себя в порядок? –и опять подмигнула мне. На сей раз она угадала, я действительно думала, чтонадо бы причесаться, подкрасить немного глаза…

Ванная тут была просторная, красивая, неузнаваемая, заисключением зеркала, которое я хорошо помнила – большое, в фарфоровой раме, егокогда-то привез из-за границы дед. Я любила в него смотреться, оно делалочеловека чуть лучше, чем он был на самом деле, во всяком случае, стройнее… Ното, что я увидела сейчас, мне, в общем, понравилось. Красивой я никогда небыла, но лицо живое, глаза блестят, кожа еще молодая… Додик, когда я особеннохорошо выгляжу, любит говорить: «Динка, в твоем облике нет ничего лишнего,просто удивления достойно! Хотя я лично добавил бы немножко мяса!» Но с тойдевочкой, которую помнит Костя, нет ничего общего.

Улица из дома не видна, так все заросло. Поэтому когда заворотами раздался сигнал, я вскочила.

– Юра, поди встреть гостя! – распорядиласьМальвина.

– Нет, я сама!

– Открой ему ворота! – крикнула вслед бабушка.

У ворот стоял черный «лендровер», а возле него мужчина, исамом деле неотразимый! Сразу видно, звезда! Он ошеломленно смотрел на меня.

– Шадрина, это ты?

– Не узнал, Костик?

– Охренеть! Какая ты стала… Охренеть!

– Выразительно! – засмеялась я. – Но тыпросто вырвал у меня это слово! Мне тоже при виде тебя захотелось воскликнуть:охренеть!

И вдруг на его лице отразилось блаженство.

– Ой, Динка! – И он без лишних слов сгреб меня вохапку, прижал к себе и прошептал: – Я всегда говорил, мы с тобойохренительные ребята! – И он слегка подбросил меня в воздух.

– Молодой человек, осторожнее, не уроните мою дочь!

– О, простите, я не видел… Здравствуйте!

– Добрый день, прошу, заезжайте на участок.

Костя вопросительно глянул на меня, а я едва заметнопокачала головой.

– Простите, Юрий Денисович, но время поджимает, я боюсьне успеть.

– Ну хоть чашку чаю выпьете?

– Благодарю, но я только что от стола и не в силах… Ктому же…

– Жаль, но поздороваться с Дининой бабушкой вы должны.Она нам не простит…

– Да, да, разумеется…

Костя блестяще демонстрировал хорошие манеры. Поднялся наверанду, поцеловал Мальвине ручку, потрепал по волосам Дениску, который,впрочем, не проявил к нему ни малейшего интереса, но пить чай категорическиотказался.

– Дина, надеюсь, мы еще увидимся? Ты просто обязана ещеприехать сюда, мы приготовим хороший обед, посидим по-человечески, безспешки… – говорила Мальвина светским тоном. – Наконец, я хочуподарить тебе свою книгу о Малере…

– Спасибо, непременно, как же иначе… – отвечала я.

Мы с ней расцеловались, Костя еще раз приложился к ручке,она поцеловала его в лоб, все как в лучших домах, а отец с Дениской пошлипроводить меня до машины.

– Динь-Динь, у вас что-то произошло с бабушкой? Необращай внимания, все-таки возраст… Она и раньше бывала бестактной, а с годами…Знаешь, есть даже такой медицинский термин – старческое усилениехарактера… – тихо сказал отец.

– Не волнуйся, папа, все нормально. Я позвоню.

Он обнял меня, расцеловал, а Костя предупредительно открылпередо мной дверцу «лендровера».

– Уезжаешь? – спросил вдруг Дениска.

– Уезжаю, брат. Но мы еще увидимся!

– Пока! Пап, пошли доиграем!

Машина тронулась. Отец картинно помахал мне вслед, а когдамы свернули за угол, Костя вдруг затормозил:

– Ну все, Шадрина! Демонстрация хороших манерзакончилась! Привет, чувиха! – И он сильно хлопнул меня по плечу.

– Иванишин, ты больной? – поморщилась я.

– Пойдешь Бобсону жаловаться?

– Я, Иванишин, доносами не занимаюсь, у меня другоеоружие против таких дураков! – И я ущипнула его за руку.

– Ай, больно!

И мы оба начали хохотать как сумасшедшие, когда-то такиесценки часто разыгрывались между нами.

– А Бобсона уже нет, – с грустью сказал вдругКостя.

Бобсоном мы звали нашего директора, Бориса ИсаевичаБергсона, добрейшей души человека, но страшного крикуна.

– Мне Тоська сказала, что теперь директор Керосинка. Акак ты меня нашел? Через Тоську?

– Конечно. Но, кажется, я появился вовремя, да?

– Не то слово.

– У вас там напряженно было, я сразу просек… Но твойпапаша гигант. Такой маленький сын в его возрасте…

– И он еще ходит налево!

– Молодец! Ох, Динка, о чем мы говорим! Ерундакакая-то. Дай я на тебя посмотрю. Ты здорово изменилась.

– И ты тоже. Но ты к лучшему!

– И ты! Ты в сто раз интереснее той Льдинки… Помнишь, ятебя звал Льдинкой?