На их парочку взирало не меньше сотни жадных глаз. Гвинифре это явно нравилось, и она, вдохновленная воплями толпы гостей, расходилась все больше и больше. Питер, одурманенный и обессиленный, пытался положить конец ее приставаниям, но страсть, исходившая от принцессы, была столь сильна, что его тело отвечало на ее ласки, и плевать ему было на то, сколько человек на него глазеет и сколько похабно свистит.

«Какая-то часть меня.., какой-то кусочек.., что-то внутри меня.., толкается, рвется, ему все равно…»

Питер стащил с себя тунику, но тут же взял в руки инородную часть себя. «Боже милосердный, что я творю? Гиневра и Ланселот… Ведь из-за их любви погиб король!»

Питер, окончательно обретя власть над собой, оттолкнул Гвинифру, однако его бедра, не повинуясь ему, продолжали совершать недвусмысленные движения…

– Нет! не со… – Слова растаяли, растворились в очередном сладком поцелуе принцессы.

Ухитрившись повернуть голову в сторону, Питер поймал взгляд Кея, который отчаянно рубил воздух рукой. Питер собрал волю в кулак, стряхнул принцессу с коленей и не без труда поднялся на ноги.

Он побрел в дальнюю часть зала, и рабы разбегались с его дороги, словно шары для боулинга. Только раз он оглянулся и увидел, что Артур стоит в круге света, отбрасываемого светильником, и улыбается ему вслед – учтиво, но так, что улыбка напоминает акулий оскал.

– Мария и Иосиф! – выдохнул Питер, ухватившись за край стола. Он наконец совладал с собой, поборол буйствующий внутри него дух. Он его почти видел – того, кто поселился у него в голове, или того, в чьей голове поселился он сам, – хитрый, грубый дикарь, король с правом на престол, похотливый варвар. Прежде Питеру никогда не доводилось испытывать такого раздвоения личности. Но он знал, кто сидит внутри него – Ланселот из Лангедока, самый настоящий Ланселот.

«Нужно выбраться отсюда, разыскать мальчишку и выкачать из него.., ну то есть.., допросить его.., найти эту сучку Селли и вернуть ее!»

Он выпрямился, на миг забыв о Гвинифре, и в голову ему пришла очень несвоевременная мысль: «Вернуть Селли Корвин обратно! Но как же, каким образом я верну обратно ее и, если на то пошло, себя? Господи Иисусе!»

«Она должна знать как», – думал Питер и мысленно произнес эти слова, как молитву. Разве такая предусмотрительная девица, как Селли Корвин, рванула бы во все тяжкие, не зная обратной дороги?

Рванула бы. Могла рвануть. Специально подготовленная лазутчица из ИРА – она пойдет на любые жертвы.

– А я – солдат, – прошептал Питер и нахмурился. Его лицо окаменело. – И если я не смогу вернуть ее обратно, значит, я не позволю ей сделать то, что она тут вознамерилась сделать.

Питер подумал о призрачном лесном мире, лишенном следов человеческой цивилизации, и поежился. Самое гадкое, что видение этого мира затягивало, соблазняло.., мир тишины, покоя, ни тебе перенаселенности, ни загрязнения окружающей среды…

Он вспомнил о том, что собирался записать латинскую часть беседы, а потом поискать переводчика. Увы, пока он дремал, большая часть запомненного выветрилась. Но кое-что в памяти все-таки сохранилось, и нужно было поскорее записать хоть это, пока и оно не забылось.

Питер побрел между столами, то и дело натыкаясь на перевернутые скамьи. Он искал письменные принадлежности. В конце концов там, где раньше сидел сэр Кей и его дружок, Ланселот нашел игральные кости с довольно странно помеченными гранями, доску, смутно напоминавшую шахматную, а рядом с доской стояла чернильница, лежало гусиное перо и клочок пергамента, на котором тянулись колонки римских цифр – игроки вели счет. Похоже, кое-кто тут все-таки умел писать и считать.

Питер воровато огляделся по сторонам – не подсматривает ли кто за ним, схватил пергамент и яростно вывел на нем пером те несколько фраз, которые застряли у него в голове. Записав, он понял – что-то не так: фразы имели какой-то незаконченный вид. «Проклятие! Наверное, я все перековеркал!»

Он покачал головой и отправился в сторону кухни, надеясь там разыскать юного барда.

Анлодда крепко сжала руку Корса Канта и повела его вверх по лестнице, в покои, которые делила с двумя девушками. Соседок Анлодды дома не было – даже рабыни Гвинифры присутствовали на пиру, дабы служить ей. Анлодда и Корс Кант были совершенно одни.

Девушка развязала пояс, на миг растерялась, но зажмурилась и сбросила тунику.

Сорочка облегала ее тело, очерчивая маленькие груди и сильные бедра. Корс Кант тяжело дышал, гадая, с чего бы это его непреклонная возлюбленная вдруг так сговорчива сегодня.

«Тело белое, как морская пена, а пышные волосы – багряные, как вино». Но разве те же самые эпитеты нельзя было отнести к половине придворных дам? Почему Анлодда? Что в ней такого, чего нет в других?

– Почему я? – спросила она. Корс Кант вздрогнул.

– Я не.., я не знаю, огненноволосая.

– Багряноволосая, – поправила барда девушка. – Корс Кант Эвин, ты гонялся за мной, как гончая за оленями! Теперь я стою перед тобой почти то.., почти раздетая, на мне одна сорочка, а ты дрожишь, как напуганный крольчонок!

Она открыла глаза, часто заморгала.

«Плачет? – гадал бард. – И почему она смотрит на мои сандалии?»

Голос Анлодды зазвучал мягче – не то от желания, не то от страха.

– Я не понимаю, Корс Кант. Я… Я не знаю, что я тут делаю, почему раздеваюсь перед тобой. Не знаю, почему я стою и болтаю всякую чепуху, вместо того, чтобы упасть в твои объятия, как подобает любовнице, или надавать тебе пощечин и убежать прочь, или…

Она топнула ногой.

– О! Это все равно что пытаться удержать на поводках двух гончих, которые рвутся в разные стороны! Она подняла глаза и посмотрела на Корса Канта. Корс Кант возился с узлами на поясе, руки его дрожали, он никак не мог развязать шнурки.

– Анлодда, я не знаю, что ответить. Я пока еще не настоящий друид. Я знаю только, что люблю тебя. Тебя одну, и больше никого на свете.

Он пожал плечами – других слов у него не было.

– Да? – прищурилась она. – И что же такое любовь?

– Что с тобой? Почему ты так спрашиваешь? Ты кто – Сократ? Любовь – это значит быть вместе. Всегда.

– Это ты о супружестве говоришь, Корс Кант, не о любви. В тебе говорит римлянин.

– Когда-то браки заключались только из-за любви, – возразил бард. – Вспомни богиню Рианнон и Пвилла, принца Дифедда… Рианнон отказалась от участи богини ради смертного. «А ты с чего расфилософствовалась? – хотелось спросить ему. – Неужели сейчас так уж необходим этот увлекательный спор?»

Анлодду, казалось, заинтересовал нос Корса Канта, хотя она старательно делала вид, будто смотрит ему прямо в глаза.