Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскорее отвернувшись, юноша уставился в пергамент и принялся разгадывать очередную загадку, переводя бессмыслицу в некое подобие настоящей латыни.
– Наверное.., тут имелось в виду «Pax immo etiam cultus legi et>>… – да, вот так будет правильно.
«Non redi».., ой нет, тут что-то не так… Погоди, вот так… «sacerdotique» ну, это точно, как то, что я родом из Лондиниума… «Sacerdotique vores… hominum regendi sunt. Turn deindr… pacem adipisci potueris…»
– Ну! – нетерпеливо воскликнул Ланселот.
– Так будет верно.
– Да что это значит, парень?
– Сейчас, мгновение… Гм-м-м… «Мир? Скорее цивилизация. Справедливость и закон, а не короли и не священники должны править поведением Человека. Тогда ты и получишь мир». Только не забывайте, сир, это очень вольный перевод. Может быть, и я путаю что-то, произношу не те слова.
Он осмелился взглянуть на Ланселота. Сикамбриец продолжал играть роль раба-уборщика.
– Молодцом, – проворчал принц. – Только дальше читай так, как должно быть.
– Благодарю тебя, принц. – Корс Кант некоторое время пялился на следующую строку и в конце концов разгадал и ее: «Consedo. Consilium tuum firmum ad probandum est, instromenta ponuntur. Digitus ad mortem meretricis scribendam libratur. Nonne subscribes?» – Переведу, как уразумел… «Твой главный план разумен, силы расставлены верно. Перст указывает на то, чтобы потаскуха отреклась от короны. Ты подпишешь?»
– Я? Что подпишу?
– Нет, я не к тому… «Nonne subscribes» означает «ты подпишешь?»
Ланселот буркнул что-то неразборчивое и знаком велел барду продолжать.
– А-а-а. – Юноша помедлил, зашевелил губами, затем, видимо, уловив смысл, кивнул. – «Brevi tempore. Verba nostra nobis diligenter commentanda sunt. Donee lerusalem restituetur templumque reficietur, plani conveniemus»
«Скоро… Нам придется быть осторожнее в словах, пока не будет восстановлен Иерусалим и заново отстроен храм, а затем мы встретимся на ступени.
Ланселот задохнулся.
– A «menda mille rotare» – значит расстанемся в квадрате?
– Но.., нет. Это скорее означает «тысяча позорных пятен вращаются по кругу».
– Проклятие! Ты меня понимаешь! Что это должно значить? Значит ли это то, что я имею в виду?
Корс Кант сжал зубы, уставился в пергамент. Ланселот покончил с рабским трудом.
– Записал ты вот что: «menda mea rotounda», а это скорее всего должно быть «mensa mea rotunda», что означает: «Мой стол круглый». «Mensa Mea rotunda… est non quadrata… sed autem de fine… ultimo consentimus». «Мой стол круглый, не квадратный. Но относительно конечной цели мы согласны». Видишь? Речь о квадрате все-таки шла. Ты был прав, мой принц.
Фраза прозвучала подозрительно, она напоминала какой-то код. Сикамбриец кивнул так, словно все понял.
– И последнее, – сказал Ланселот:
– «Et in Arca-dia ego».
– «И в Аркадии я» – честно перевел бард. – Но это ничего не значит, это обрывок фразы. «И в Аркадии я» – что?..
Ланселот кивнул:
– Спасибо, Корс. Что-то у тебя вид какой-то встревоженный. Что стряслось?
Корс Кант ошарашенно моргнул от такой внезапной смены темы разговора.
– Встревоженный? – переспросил он.
– Успокойся. Все будет в порядке. Я все знаю. Бард чуть не задохнулся. Как молниеносно разносились слухи по Каэр Камланну!
– Ты.., слышал про Анлодду? Уже? Ланселот кивнул:
– В замках тайн не бывает, а? Ну и когда же произойдет радостное событие?
– Событие. Увы, наверное, никогда!
– Никогда? – озадаченно переспросил Ланселот.
– Наверняка. Мне ни за что не уговорить ни Мирддина, ни Артура благословить брак друида и вышивальщицы.
– Брак? А что разве так уж обязательно жениться для того, чтобы любить друг друга?
Бард покачал головой, дивясь тому, как проницательно принц заглянул в самую суть его беды.
– Государь, наверняка ты владеешь магией, доставшейся тебе по наследству вместе с королевской кровью. Вы заглянули прямо ко мне в душу и нашли ответ. «Rem acu tetigisti» , как говорят они.
– Они?
– Римляне.
– А Анлодда согласна согревать твое ложе, не выходя за тебя замуж?
– Она бы согласилась, но не в этом дело. Согласилась бы она на любовь без брака, вот в чем вопрос. Хочет ли она любви, которая выше замужества? И как нам быть вместе, когда она то и дело должна бежать к своей госпоже по первому ее зову?
Ланселот буркнул что-то под нос, взъерошил усы.
– Сынок, – сказал он. – Ты ведь бард, и держишь руку на пульсе.., как бы это лучше выразиться.., всего Каэр Камланна. Мне бы хотелось узнать, что ты думаешь кое о чем.
– Тебя интересует мое мнение.., государь?
– Да, меня интересует твое мнение – мнение барда. Будешь отвечать, как бард, клянешься? «Как бард?!»
– Спрашивай меня о чем угодно, принц Ланселот из Лангедока! Я давал клятву барда и отвечу на любой твой вопрос, насколько позволят мои знания.
Сикамбриец усмехнулся и приложил палец к губам.
– Расскажи мне все, – велел он, – об Артуре и Меровии. Что они замышляют? Мне бы хотелось понять, что задумал этот си.., сикамбрийский петушок.
Сердце у Корса Канта ушло в пятки.
«О боги Рима! Он выудил у меня клятву, и теперь я должен разглашать тайны! – Корс Кант почувствовал, как кровь хлынула ему в лицо. – О чем я думал? Что он у меня спросит, как звать прекрасную принцессу? Или его интересует, что принцесса Гвинифра принимает мышьяк, чтобы у нее щечки были белее? Ну и тупица же я!»
Бард вскочил. Ему казалось, что его окружила стая гончих, что псы вцепились в него, и каждый тщится уволочь его в свою сторону.
«Тупица! Никчемный полубард! И что теперь? Растрепать Ланселоту, иноземному принцу, что на сердце у моего господина? Или ничего не сказать ему, и тем нарушить клятву барда?»
Корс Кант тихо опустился на табурет. Ланселот напомнил ему о том, о чем мог бы и не напоминать.
– Ты поклялся сказать мне правду, сынок. Не становись лжецом.
«Лжец или изменник. Какой замечательный выбор!» Корсу Канту вдруг нестерпимо захотелось, чтобы здесь оказалась Анлодда. Но в следующий миг он уже от всего сердца порадовался тому, что ее здесь нет. Даже вышивальщица вряд ли полюбила бы такого безвольного мужчину!
Сикамбриец стоял и молчал. Корс Кант попробовал было заговорить, но слова застревали у него в горле.