– Нас же не бомбят, – только и выдал взмокший уставший Витька. Бабка остановилась, медленно повернулась.

– Это сегодня не бомбят, а завтра?

И ускреблась в сторону лавки, уселась под клен. Витька поднялся на ноги, уперся ладонями в колени.

– Все, – выдохнул он, – я больше не могу. Отпусти, начальник, смилуйся.

Макс сам от усталости еле языком ворочал. Встал, отряхнул жутко грязные джинсы, взялся за «болгарку».

– Давай еще ту лестницу оторвем, и все на сегодня.

И двинул к дому. Подумал, что это будет легко, она и так на соплях держится, может, и резать не придется.

– Может, завтра? – Витька плелся сзади. – Хочешь, чтобы я подох?

– А если завтра война?

Слова перекрыл вовсе уж жуткий грохот: сваи вколачивали уже совсем рядом, будто на той стороне оврага. Дом содрогнулся, зазвенели стекла на площадке второго этажа, с потолка посыпался «снег».

– Пошли, ладно. – Витька отобрал у Макса «болгарку» и первым вошел в подъезд.

К восьми вечера управились и с этим делом, вытащили красивую, изящную, точно игрушка, лесенку с коваными перилами и ажурными ступенями во двор. Покореженная, местами ржавая, она все еще была до того хороша, что в овраг кидать ее не стали, положили под Анькины окна. Еще раз обошли дом, Макс осматривал слабые места «обороны». Дверь в подвал замурована, ее с наскока не открыть, окна первых этажей забиты – будут срывать доски, всех перебудят, пожарная лестница упокоилась в овраге, на чердак ведет теперь только одна, нормальная, с их части дома. Остаются окна Анькиной квартиры и Витькины, ну и сам подъезд, теперь это единственный вход в их крепость. По крайней мере, в это очень хочется верить.

– Я спать, а потом посижу часов до трех-четырех, – сказал Витька, – я всю жизнь рано просыпался. А с крыши вид красивый.

– С крыши? – не сразу понял Макс. Витька ткнул пальцем в небо:

– Ну. Сверху-то виднее, если поганка какая начнется, я сразу засеку.

– Договорились. Потом я тебя сменю. В полпятого разбуди меня.

Что они будут делать, если «поганка» все-таки начнется, Макс не особо представлял, понятно, что им придется лишь реагировать на эту самую поганку, то есть обороняться. И выхода иного не было, не идти же в рукопашную на стройку, что уже вплотную подошла к оврагу, это как на танк с ножом переть, глупо и бессмысленно. Но если прижмут, то придется. Загрузил грязные шмотки в стиралку, включил, сам отмылся и завалился спать, не обращая внимания на долбежку за окнами и треньканье стекол. Вырубился моментально, а подорвался затемно от звона и грохота в собственной ванной, с минуту соображал, что бы это значило, потом вскочил и не особо удивился, обнаружив в ванной разбитую плитку. Несколько штук не выдержало вибрации и отлетело от стены, еще две держались на честном слове. Понятно, что клеили их сюда лет сорок назад, но еще недавно плитка превосходным образом держалась на месте. Макс оторвал три особо опасно нависших над ванной плитки и принялся выгребать осколки. Часы показывали половину четвертого утра, спать хотелось зверски. Старался не шуметь, складывал осколки в таз и торопился поскорее разделаться с этим. Мысли при этом крутились самые тошные: что дело дрянь, что дому конец, и им, оставшимся тут, тоже, что надо уезжать, пока цел, но куда – непонятно. Некуда уезжать, если уж быть честным хоть с самим собой, если только на вахту завербоваться, на месторождение, но уже простым работягой вкалывать, а не безопасностью рулить, как Левин когда-то предлагал. Точно в прошлой жизни было…

Макс собрал плитку в тазик, вынес его в коридор к входной двери. Решил пока не выходить, чтобы не будить соседей, пошел спать, и тут с площадки послышался тихий шорох, потом негромкий стук. Макс прислушался, вернулся, посмотрел в глазок. Никого, на мозаичный пол справа падает мутный солнечный луч, слева еще темно. Шорох повторился, потом раздался скрежет, будто кто-то царапал обивку двери с той стороны, послышалось тяжелое прерывистое дыхание. Макс присел, взял из тазика острый длинный осколок плитки, сжал его в руке. «Вот тебе и на танк с ножом», – мелькнула мысль, но страха не было, появилось и росло нетерпение, хотелось, чтобы оппонент поскорее обозначил себя, и можно было предъявить аргументы. А тот пока лишь дышал за дверью, царапал и без того драную обивку и вдруг исчез, все стихло.

Макс постоял так еще немного, посмотрел снова в «глазок», потом в замочную скважину. Ничего не происходило, с площадки не доносилось ни единого звука. Оставалось предположить, что некто прополз мимо двери и так же ползком убрался в сторону лестницы и оттуда прочь из подъезда, где его должен был заметить Витька, если не забил на дежурство. Макс только сейчас сообразил, что в чем спал, в том и приготовился встречать врага, натянул джинсы, кроссовки, обмотал руку кухонным полотенцем и выбрал из тазика на сей раз самый хороший, подходящий для ближнего боя осколок. Поудобнее перехватил его в руке и приоткрыл дверь на площадку.

Никого, только сквозняк сразу загулял по квартире, над бело-коричневыми плитками пола поднялось облачко пыли. Макс глянул влево, в сторону Настиной квартиры: там тоже пусто, как и возле бабкиной. Вышел за порог, присмотрелся. На площадке никого, а вот дальше по коридору жмется к плинтусу темная лохматая тень, припадает к полу и повизгивает еле слышно. Макс подошел чуть ближе, остановился, вытянув перед собой «кинжал». Света тут было достаточно, ошибиться он не мог – на полу лежала псина, обычная бурая дворняга породы «кабысдох», вернее, стояла на полусогнутых лапах и прижимала хвост к левому боку. Макс негромко свистнул, псина подняла черномордую башку, и Макс попятился. В зрачки зверюге точно солярки налили, радужка помутнела и покрылась пленкой, язык свешивался чуть ли не до пола, с клыков капала слюна.

– Мать твою. – Макс отступал назад. – Вот тварюга.

Псина тоже сдала назад, резко припала на задние лапы и вдруг вцепилась себе зубами в бедро, принялась остервенело грызть шкуру. Грохнулась набок и пропала в темноте, Макс постоял с минуту у квартиры, закрыл дверь на ключ и рванул на крышу. Особо не раздумывал, откуда псина тут взялась, как сюда попала – не до того было. Зверюга в терминальной стадии бешенства, и еще повезло, что не кидается на людей, пока не кидается. И от скотины надо избавиться, пока весь дом не проснулся, а потом уже гадать, как ее сюда занесло.

Взлетел по стертым ступенькам, выскочил на крышу, закрутил головой. Мало что видно в густом тумане, только верхушки дальнего леса за «железкой», высотки на другом краю города, а поганая стройка тонула в молочной дымке. Сунулся вправо-влево, чувствуя, что глупо выглядит, под ногами загрохотало железо.

– Чего притащился? – Витька в армейском бушлате и с монтировкой в кармане материализовался из-за высокой трубы с прикрученной к ней антенной. – Рано еще, я бы тебя разбудил…

И осекся уставился на осколок плитки в руке у Макса, набычился,

– Пошли, – Макс махнул ему рукой, – пошли быстрее.

– Началось в колхозе утро, – Витька скинул бушлат, аккуратно сложил его и положил в продавленное кресло, невесть как попавшее на крышу, двинул следом.