Дом молчал, каждый шаг отдавался эхом, и Максу казалось, что они топают как слоны и перебудят всех. Стараясь не шуметь, спустились по лестнице, пробежали мимо Настиной и бабкиной квартиры.

– Где они? – Витька вертел головой. – Как вошли? Я никого не видел, я не спал, вот зуб даю…

В темноте зажглись два мутно-желтых огонька, погасли, снова вспыхнули на мгновение. Витька взялся обеими руками за монтировку, Макс выставил перед собой осколок плитки. Представил, как выглядят они со стороны, и усмехнулся невольно: хороши вояки, обрезок плитки и монтировка, это как с черенком от лопаты против «Тигра» или «Пантеры» в дешевом кино.

– Чего ржешь? – Витька глядел в полумрак. – Что за хрень на этот раз? Откуда ты ее притащил?

– Псина, бешеная, – Макс следил, как из темноты проявляются контуры некрупной, но смертельно опасной твари. От бешенства лекарства нет, если цапнет – пиши пропало, паралич, нарушение сознания и смерть. Скотина медленно выплыла из темноты, остановилась в паре метров, опустила башку, так что язык мотался по полу, зажала между задними лапами хвост.

– Точно, бешеная, – проговорил Витька, – вот сука. Откуда она взялась?

– Может, он ее вчера сюда затащил, а нам глаза тряпкой белой отводил, – Макс не сводил с собаки взгляда. Та пока не шевелилась, зато послышалось сначала тихое утробное урчание, жуткий звук нарастал, и Витька невольно попятился.

– Как затащил, через крышу?

– Запросто, в мешке. И надо окна на первом этаже проверить. – Макс не двинулся с места, ловил каждое движение бешеной твари. Та подняла башку и вполне себе осмысленно глянула на людей. Морда у нее собралась в «гармошку», с клыков текла слюна. С первого этажа от Анькиной двери послышался негромкий шорох, будто кто-то приоткрыл ее и захлопнул снова. Витька выругался, сунул Максу в руки монтировку.

– Если что – сразу по зубам ее бей или по носу, а лучше мозги ей вышиби. Я щас.

Он шустро скатился по ступенькам вниз. Псина рыпнулась в ту строну, зарычала, Макс швырнул в нее осколком плитки. Собака шарахнулась в темноту, оттуда донеслось рычание, переходящее в глухой вой. Витька уже мчался обратно и волок за собой какую-то тряпку, оказавшуюся вчерашним мешком.

– Настюха психанула и кинула, – Витька расправлял мешок как матадор мулету, размахивал им, точно примеривался. Псина глухо рыкнула, кинулась на них, Макс ударил монтировкой, но та лишь просвистела по воздуху – не хватило нескольких сантиметров. На первом этаже послышался глухой удар, будто кто-то ломился в дверь.

– Иди сюда, паскуда, иди ко мне, – позвал Витька. Псина присела на задние лапы и бросилась вперед. Витька швырнул ей на морду мешок, собака запуталась в тряпке, Витька вырвал у Макса монтировку.

– Ну, прости, господи, мою душу грешную. – Он замахнулся и принялся бить по мешку со всей силы, колотил до хруста, до тошнотворного треска, пока собака не перестала выть, а потом скулить, а потом вообще шевелиться. Из-под тряпки виднелся только облезлый бурый хвост и странно вывернутые задние лапы, мешок быстро пропитывался бурой жидкостью.

– Контрольный. – Витька врезал еще раз по тому месту, где у собаки была голова, сунул монтировку за ремень штанов и пнул псину. Та не шелохнулась, Витька сплюнул на дохлятину.

– Вот так уже лучше. Давай уберем тут.

Вдвоем с Максом они кое-как запаковали дохлую собаку в мешок и вытащили из подъезда. Небольшая при жизни псина сделалась жутко тяжелой, тащить ее было неудобно.

– Куда ее? – Макс оглядывался. Туман уже рассеивался, из окон дома они оба были прекрасно видны со своей страшной ношей.

– Утопим, – постановил Витька, и дохлятину потащили к мертвому пруду. За два дня тут умерли даже осока и камыш, сухие палки стучали на ветру, как кости, поверхность воды казалась замерзшей.

– Раз, два, взяли! – собачий труп улетел почти в середину пруда, вода неторопливо разошлась и поглотила его. По поверхности пошли круги, снова поднялась стайка пузырей. Витька наступил на дохлую лягушку и ругался на чем свет стоит. Макс кое-как сдерживался, чтобы не бросить все и не уехать прямо сейчас, все равно куда, куда глаза глядят, куда денег хватит. Вот прямо сейчас, хоть к черту на рога, лишь бы отсюда. А напоследок неплохо бы поджечь этот пруд, костерок выйдет отменный…

– Раньше выстрела не падаем, – Витька оттер кроссовок лопухом, – зато будет, что вспомнить.

«И чего забыть», – Макс чуть ли не бегом двинул обратно, Витька поспевал следом. Выскочили из оврага и разом затормозили – с крыльца спускалась бабка. Она глянула на них, помахала рукой и неспешно пошла к лавочке. На полдороге остановилась, подняла голову и принялась разглядывать дом.

– Выползла уже, – поразился Витька, – шестой час, чего ей не спится.

Бабка поправляла сползавшие очки и разглядывала стену, опираясь на палку. Макс пошел к старухе.

– Вы бы домой шли, баба Надя, – сказал он, – погода плохая, дождик скоро начнется. Дома лучше.

Бабка глянула на безоблачное небо, на Макса и снова на стену. Подтянулся Витька, посмотрел вверх и присвистнул. Торцевую стену дома там, где еще вчера была пожарная лестница, рассекала трещина, земля рядом была обильно посыпана кирпичной крошкой, раствор выпирал из кладки, как начинка из слоеного пирога. И тут грохнуло так, что с антенны сорвалась ворона и улетела прочь: на стройке начали забивать сваи. Бабка уселась на лавку, расправила полы пестрого халата.

– Идите спать, я покараулю, – старуха выпрямилась, оперлась обеими руками на палку, – мне отсюда дорогу видно. Если что – я закричу. Я войну пережила, – она смотрела на Макса с Витькой, – помню, как Москву бомбили. Мы с мамой мимо Большого театра шли, когда фашист бомбу кинул, маму контузило, она сознание потеряла. Я в метро побежала и санитаров привела, они маму унесли в укрытие и помогли ей. Носилки тащим, а вокруг гремит все, рушится, как сейчас, очень похоже. Идите.

Бабка уставилась на крапиву и точно заснула с открытыми глазами. Макс и Витька убрались в подъезд, остановились на первом этаже.

– Я спать, – сказал Витька, – твоя очередь. Вечером сменю.

– Лады.

Макс для начала решил переодеться и с минуту не мог открыть дверь в квартиру: та точно разбухла и никак не желала поддаваться. Макс буквально вышиб ее плечом, обнаружил в ванной новую порцию осколков плитки, высыпал ее в тазик у порога. Виной всему трещина, понятное дело, вчера ее не было, значит, появилась ночью. И не факт, что она последняя. Макс оделся, вытащил из машинки выстиранные вещи, повесил их в ванной, выкинул осколки в овраг и направился на боевой пост. Уселся в продавленное, но удивительно удобное кресло, подложив для мягкости Витькин бушлат, и принялся обозревать окрестности. Так начался самый длинный день в его жизни, ну или один из них. Сначала смотрел, как над лесом и «железкой» поднимается солнце и окончательно разгоняет туман. Потом следил за электричками и движением на рельсах: трафик в столицу и обратно был довольно плотный. Потом подобрался к краю крыши и поглядел на бабку – та кемарила, привалившись к спинке лавки, по веткам клена прыгали голуби. Потом долго рассматривал стройку: там темно-зеленый бульдозер ровнял грунт, двигал кучи песка к краям здоровенной площадки, у дальнего ее края появилось множество вагончиков-бытовок. В рядок стояли краны, самосвалы, лежало множество труб разного цвета и диаметра, из подошедшего грузовика рабочие шустро разгружали довольно тяжелые на вид мешки. Бульдозер поехал в сторону дома, почти невидимый за горой дерна, столкнул его в овраг. Раздался шум, плеск, из зарослей взлетели большие птицы. «Дело-то дрянь», – Макс снова посмотрел во двор. Показалась Настя, она обошла лужу, остановилась точно в раздумье, и направилась в сторону моста, пропав из виду. Потом еще час или полтора ничего не происходило, бабка то засыпала, то просыпалась, и шум стройки ей совершенно не мешал. Потом на крышу притащился Витька.