После того как был вынесен приговор в этот же день мне передали Марту из рук в руки возле одного из бизнес-центров в центре города. Разгар рабочего дня, люди снуют как муравьи, всё забито машинами, такие деловые звуки города. Она вышла из машины и медленно двинулась мне навстречу, во все глаза смотрит, пальцы сжимает. А я не смог сдержаться, заграбастал её в объятия, думал раздавлю, так сильно её хотелось к сердцу прижать. Эйфория такая, я себя таким счастливым никогда не чувствовал. А она притихла, смотрю — ревёт, да не просто слёзы, а прям истерика начинается. Быстро её в машину усадил, щёки её мокрые вытираю, а она меня за пальцы хватает и сжимает сильно.

Дома после душа, с чалмой из полотенца на голове, она сидела и вертела в руках мой телефон.

— Ну, давай, Мара, чего ты? — спрашиваю и вижу в глазах испуг, — Хочешь, я?

Она кивает головой, и я беру телефон и нажимаю видео вызов в мессенджере.

— Руслан? — связь не очень хорошая, картинку разбивает на пиксели, но вижу пшеничные волосы, собранные в хвост и глаза испуганные.

Вижу в моей камере, как из-за плеча моего выглядывает Марта, рот ладошкой прикрывает.

Радость, Майя визжит и в ладоши хлопает, Марта опять ревёт. А я пошёл, не могу на них смотреть, пусть как-то без меня.

Сколько времени уже прошло? Вереница дней, часов, минут, одна сплошная лента времени. Каждый день я закрываю глаза, и на меня опускается темнота, в которую я проваливаюсь как в зыбучий песок. Меня затягивает, вкручивает, засасывает и выплёвывает с другой стороны, полной света. Я открываю глаза. Утро. Я не вижу снов. Я только зачёркиваю дни в календаре, и вижу, что прошла ещё одна неделя. Я не работаю, просто не могу находиться среди людей, мне почти физически больно от этого. Я попыталась решать тригонометрические уравнения, чтобы успокоиться, но просидела пред открытой тетрадкой полчаса, пока Руслан не пришёл с работы. Надо же, я так любила цифры.

Каждый день я разговариваю с Пчёлой, смотрю как она улыбается и очень хочу прижать её к груди и зарыться в её ароматные волосы. После Майи я обычно звоню родителям, мы разговариваем с мамой, и я всегда знаю, что она ещё раз будет проситься приехать. Я пока не готова. Она понимает.

Меня учат не бояться. Меня учат, что мне больше не надо выживать. Что вокруг безопасно и мне больше не нужен защитник. А я не верю.

Руслан устал, он думал, что вот я вернусь домой, и мы заживём как раньше. Но не выходит, я не могу расслабиться и постоянно чего-то жду. Он это чувствует, иногда он уходит ночью, говорит, что это работа, но я чувствую, что ему просто тяжело со мной. Я перестала понимать, что я здесь делаю. Смотрю на него и не вижу причин остаться.

— Мара, я долго думал. Я не смогу. Забыть всё это не смогу. Не смогу сделать вид, что ничего между нами не произошло. Никогда не будет как прежде. Ты это понимаешь?

— Да, понимаю. Я всё помню, Руслан. Я помню нашу крышу и твой ответ на мой вопрос о том, что может оттолкнуть тебя.

— Ты знала с самого начала, и всё равно пошла до конца, — он вздохнул.

— У меня не было выбора, Руслан, — я посмотрела в его глаза.

— Выбор есть всегда.

Я поджала губы, смотрела прямо перед собой и качала головой, соглашаясь с ним.

— Да, верно. Мы оба сделали свой выбор. Я — тогда, на крыше, а ты — сейчас.

— Прошу, давай без глупостей, тебя надо закончить лечение. Я готов быть рядом. И знай, я всегда останусь человеком, которому ты можешь позвонить, когда тебе потребуется помощь. Но на этом — всё. Наши пути расходятся.

— Да, ты тоже останешься близким мне человеком. Не могу обещать, что навсегда. Но на какое-то время точно, — я взяла его за руку, — Останься сегодня со мной.

Он кивнул, соглашаясь. Это было «да».

Вечером дома я обнимала его обнажённое тело и распадалась на атомы от прикосновений его губ и пальцев. Я терлась щекой о его затылок, оставляя на себе его запах, целовала шею, спину, просто ложилась на его могучую спину как когда-то и целовала родинку на затылке, загадывая только одно желание: «Будь счастлив». Все мои чувства были обострены до предела, я понимала, что прощаюсь с ним навсегда. Он тоже прощался, я чувствовала, что он пытается наощупь запомнить все мои изгибы, каждую мою реакцию, мой вкус, запах, запомнить каждую секунду нашей последней ночи. Когда я прикасалась к нему, под моими пальцами горел огонь, это было красиво и нестерпимо больно одновременно. Каждым движением моей сердечной мышцы я прощалась с ним.

Он уснул под утро. Я долго ещё лежала на спине под тяжестью его огромного плеча и руки, боясь пошевелиться. Прикоснулась губами к горячей коже и никак не могла оторваться от него. Чуть позже, собравшись с силами, я аккуратно выскользнула из-под него, тихо оделась, оглянулась напоследок, глянула на мои ключи на комоде, и бесшумно выскользнула за дверь. Стараясь не шуметь, я в последний раз спустилась по лестнице подъезда. В новую жизнь с собой я взяла только документы и немного денег, которые у меня оставались.

Я шла по пустынной улице в сторону автовокзала. В воздухе висела какая-то хмарь. Пошёл снег с дождём. Пройдя квартал до конца, мне повезло взять такси у остановки. Я уезжала из этого города точно так же, как и приехала несколько лет назад. Через час я сидела в автобусе у окна и смотрела по проплывающий мимо пейзаж. Внутри меня была пустота. Я наконец-то разрешила себе заплакать.

Ну вот что за манера такая, бл4, уходить в никуда, без вещей, без предупреждения, ну сцка, детский сад какой-то. Я злился на неё неимоверно. Ну что тяжело что ли было нормально собраться, нормально попрощаться, я бы в аэропорт отвез, на самолет посадил. Так нет бл4. Опять в ночь одна в чем была. Ну что бл4дь с ней не так? Телефон валяется на кухонном столе. Вещи все на месте, ушла в том, в чем накануне была одета. Даже шапку не взяла! Да что за нах4й.

Хотя с другой стороны, понимаю. Не хотела она прощаться вот так. Попрощались ночью как смогли. Больно. Слишком больно.

Она в Москве, восстановилась в институте, работает в call центре, в Испанию ездила на две недели. С Майей связь держу, она приезжала к Маре после того, как та от меня сбежала. Пчёла мне фотки мне потом прислала. Подписался на новый инстаграм Марты с левого аккаунта. Постит котиков, цветы, свои глаза. Вспоминаю её каждый день, ни дня не было, чтобы, вернувшись с работы, не вспомнил какую-нибудь мелочь — как она за мороженым крадётся, думая, что я сплю, или как мы в плейстейшн рубимся, она ещё свои удачливые носки всегда натягивала, «оленьи носки», так она их называла.

В конце всегда вспоминаешь начало.

Солнечные блики, молочный плотный тюль колышет ветром. Моя Мара. Наше первое утро.

— Так, почему ты называешь меня животным? — ткнул её пальцем вбок, она визжит.