Была. Пока не вышла в дамскую комнату.

Пока администратор суетливо бегала, успокаивала и организовывала официанток, а охрана разговаривали с Русланом, я присела на корточки возле Анцифирова и начала искать пульс. Он лежал без движения, не похожий на человека, скорее, на куклу. Пульс я нащупала, еле заметные движения грудной клетки — он дышит. Врачи приехали быстро, они погрузили его в машину и уехали, обрывки фраз говорили о том, что дело серьёзное, не просто руку-ногу сломал. Твою мать.

Мы вернулись домой, Руся постоянно спрашивал меня, как я, больно ли мне, я уверяла его, что я в порядке. А мысли мои были в машине скорой, «пневмоторакс», «черепно-мозговая тяжёлая», «похоже на ушиб головного мозга». Я обнимала Руслана двумя руками, утыкалась носом в ямочку между ключицами, и говорила себе, что всё будет хорошо.

Следующим утром за Русланом пришли. Он успокаивал меня, говорил, что быстро вернётся, но мне было страшно. Его увезли в отдел полиции, на территории которого находится ресторан. Волков вернулся через три часа, подмигнул мне и сказал, что мы идём гулять.

А мне до чёртиков был страшно, что его у меня заберут.

— Мурёнок, как ты? Чего бледная такая?

— Русь, а если он умрёт, тебя посадят?

— Даже не думай об этом! Никого никуда не посадят. И не умрет эта тварь. Живой, выкарабкается.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как поверить ему на слово.

Руслан сделал всё, чтобы оставшиеся три дня я провела без единой дурной мысли в голове.

— Уголовное дело возбудили, Волков, — я стоял в кабинете у главного и смотрел строго перед собой, — Руслан, такой опыт работы, такой послужной список… Но как с Ковалевской связался, так началось — то террористка в постели, то уголовщина.

— Не согласен. Она здесь не при чём, — вот башкой же понимаю, что молчать надо, а не могу. Бл4.

— А кто при чём? Вот что теперь, всю карьеру в жопу из-за одной козы!? Нас же проверками задолбают — наши бойцы людей на улицах калечат!

— Понял, я рапорт напишу задним числом, — я развернулся и вышел из кабинета.

— Волков! А тебя никто не отпускал! А ну вернись! — наш Сергей Иванович бордового цвета орал и сжимал кулаки.

Никогда его таким не видел. Ну и хрен с ним. Пошло оно всё лесом.

Иду по длинному узкому коридору Управления, и мысли чеканят шаг, стучат в голове вместе со звуками шагов. Голова — один большой метроном.

Я не представляю себя без службы. Да это ж моя мечта с девятого класса! Это вся моя жизнь. Я без приказов вообще никто. И без Марты моей тоже. Никто.

Я ни о чём не жалею. Видимо наступает такой момент, когда наступает конфликт интересов, встает выбор — дело всей твоей жизни или твоя жизнь, и ты выбираешь. Я выбрал Марту. Быстро рваным почерком заполнил буквами снежно-белый лист бумаги для принтера форматом А4, расписался, оставил в приёмной у нашей «Матрёшки», так мы секретаря Олю называем, и пошел нахр4н из здания.

Оля позвонила мне вечером и тихонько в трубку сказала, что мне оформили отпуск без сохранения заработной платы на две недели, а рапорт главный не подписал, рявкнул на неё и убрал его в стол.

Я пошёл в зал и тягал железо всю ночь, до звёзд из глаз. А утром, приняв душ, собрал спортивную сумку и поехал в аэропорт. Через час — полтора я увижу мою Марту.

Обнимал мою девочку и ловил себя на мысли, что Москва — это не так уж и плохо. А, может, перебраться сюда? Пройти обучение по блоку личной охраны, и работать телохранителем. Не опаснее, чем в спецназе, в любом случае. И женщина моя рядом. Купим квартиру через пару лет, детей заведём. Картина рисовалась радужная. Ну и к чёрту этот головняк, командировки в ж4пу мира для поддержания этого самого мира, операции, где из-за какого-нибудь оленя можешь домой не вернуться. Я уговаривал себя. Говорил себе, что это не конец света, но на душе было тоскливо.

Звон какой-то. Что-то где-то звенит. Сцка, раздражает. Выключите кто-нибудь будильник уже, мать вашу. Вовка не слышит. Проспит на работу. Надо встать и пнуть его, ему нельзя опаздывать. Вставай, орёл. Я не могу открыть глаза, веки как супер клеем намазаны, тем самым, китайским, который пальцы намертво схватывает в секунду. Не похоже на будильник, у нашего старого советского еще металлическая блямба наверху, и от неё такое эхо звонкое. Странно. Вспоминаю, что мне снилось. Море. Я видел море во сне, оно пенилось, шуршало и лизало мои голые ноги. Волны барашками, чайки кричат. Я никогда не видел море. Только по телевизору и на фотографиях. Вот бы здорово было сейчас очутиться на берегу, слушать шуршание, чувствовать, как прибой лижет пятки.

Кто-то возюкает мокрой тряпкой по лицу, ощущения крайне неприятные и хочется заорать: «Убери, н4х, руки от моего лица». Постарался уйти от прикосновений. Звон стал стихать.

— О, вернулся. Хорошо, — молодой мужской голос с каким-то нездоровым энтузиазмом. Бл4, где я? И тут вспышка — Марта, глаза испуганный, пропущенный бэкфист7 в голову. Ну вот, больничка, значит.

— Сергей, глаза отрывай, давай-давай, аккуратно, надо реакции проверить.

Теперь понятно! Мысленно ржу как конь. Отек и глаза-щёлки, поэтому открыть не могу. Открыл. Лекарь стоит, молодой, одногодка почти.

— В норме реакции, жить будешь, — через пару секунд после осмотра.

Ну кто б сомневался, конечно, буду!

— Завтра утром переведем в отделение.

— А где я? — еле-еле выдавил из себя какой-то хриплый писк.

— Реанимация.

Смешно. Ну вы чё, прикалываетесь? Простой махач. Паникёры, ёпт.

Утром меня, здорового пацана, как инвалида какого-то на каталку погрузили, и на лифте в отделение подняли. Ну, здравствуй, Травматология. Медсестра пришла капельницу ставить, глазки строила, сучка. Ну, значит, я в норме. С Мироном связался, тот билеты сдал, без меня лететь не хочет.

— Анцифиров Сергей Васильевич? — мент в халате на пороге, я их рожи ни с чем не перепутаю, — Дознаватель старший лейтенант Мартынов.

— Чё надо? — еле презрение своё скрываю. Да остынь, Серёга, он же просто работает.

— Опросить вас, Сергей Васильевич, в рамках возбужденного уголовного дела, — деловито так выдаёт.

— Какого-какого дела? — дальше кровати не упадешь, а я бы упал.

— Уголовного.

— Слышь, вали отсюда, я без адвоката разговаривать с тобой не буду, — включаю борзоту.

— Анцифиров, вы потерпевший, какой адвокат может быть? — и тут я вообще просто в осадок выпадаю, я — терпила, во дела.