Так ответьте же мне, древние духи: я ли то зло, с которым нужно бороться? От меня ли избавившись, мир враз очистится от скверны и бед? И я ли повинен в том, что не сумел найти своего пристанища, что каждая дверь, в какую бы я не стучался, оставалась заперта изнутри, и холод неполученных ответов был мне подаяньем? Или я просто жертва, чья судьба предрешена ещё при первом обороте Веретена Начал? Жертва, подносимая жаждущим богам за нерушимый покой священных земель, навеки укрытых от суетливых смертных деяний; жертва, не первая и не последняя в бесконечной череде несущихся по спирали эонов…

Нет, не дождаться мне ответа. Мудрейшие беспредельно скупы, и не снизойдут откровением к тому, кто вскоре сгинет в омуте времён, к тому, чей век – короткий шаг из бренного замученного лона в сырую тёмную могилу. И в этом мире, и иных мирах я вечно был и вечно буду одинок; мне собеседники – собственные изуродованные мысли, мне окружение – враги, добыча, смерть, пустые неосуществимые надежды и кое-что ещё, имени чему не придумано. Так нужно ли бежать мне от того, что в будущем, далёком или близком, уже случилось?

Вперёд же, в бой! Желанный бой, каким я грезил от начала дней. И пусть безмолвные Пилигримы станут мне справедливыми судьями. Их воле я вверяю право решать, запомнить ли мой отчаянный рывок навстречу вероломному неприятелю или безвозвратно предать забвению все мои деяния, что совершал я под луной. Я предаю себя суду, исход которого мне ведом со времён зачатия, и жизнь моя – не более чем короткая отсрочка в томительном ожидании назначенного приговора. Но в нём – то избавление, к какому я стремлюсь, и та цена, что издавна готов я уплатить. Да не уронит же по мне слезу кристальная роса, печалясь в муках нежности в объятьях уходящей ночи, да не засыпят моё бесчувственное тело желтеющей листвой вздыхающие мрачные дубы, чьи ветви, раскачиваясь, красят небо в зарево заката; пускай обходят сонные туманы то место, где я буду погребён комком золы, и да не вознесётся к равнодушным богам, что обитают в золотых чертогах, моё неназванное имя, а звёздный ветер пусть поглотит его и унесёт с собою за Предел; но я молю вас, заклинаю всеблагою тьмой: матушка моя, Чёрная Луна, поплачьте обо мне тихо и бесслёзно, ибо не достоин печали тот, чей горгонический образ воплотил в себе плачевные ошибки таинства творения, укройте мою душу погребальным плащом Бесконечной Ночи, дабы никогда не нашла она обратный путь оттуда, где негаснущий маяк освещает путь заблудшим странникам нереальными, фантасмагорическими цветами, и почтите память обо мне осенним нескончаемым дождём.

Друг ли ты? Вижу, что друг, потому что не привел её за собой. Проходи, проходи же скорей и запри дверь! Она не должна узнать, где я так мастерски спрятался. Иначе мне конец.

Здесь темно, мой друг, но ты не пугайся. Темнота эта чиста, как искренняя слеза, как первая роса в утреннем поле. Она исцеляет. Гляди – я почти уже не чувствую того страха, что загнал меня сюда. Могу поклясться – я пошел на поправку. Вот только покидать свое убежище не намерен – жизнь моя мне дороже, и распроститься с нею я пока не готов. А ты присаживайся напротив, вон на тот деревянный ящик, и послушай мою историю, ведь разве не для этого ли ты пришел? Не пугайся – доски сухие. Я высушил их специально, надеясь, что когда-нибудь меня навестит гость. И вот ты здесь, мой друг. Выходит, надежды мои не напрасны, а, значит, я смею уповать и на то, что погоня, преследовавшая меня с самого рождения, наконец меня оставила.

Прости, мне нечего тебе предложить. В моем распоряжении только луковица и две сырые картофелины, а до ночи еще далеко. Я украл их, каюсь, но иного выбора у меня не было. Ночи сейчас коротки, хоть и безлунны, и времени, чтобы найти себе пищу, так мало. Но я готов сознаться во всем! Будь же свидетелем моего раскаяния: я взял эти овощи у фермера, чьи владения лежат к юго-востоку отсюда. Я не знаю его имени, но уверен – он очень хороший человек, и она не придет за ним так же, как пришла за мной. Если ты, мой друг, повстречаешь этого добрейшего человека, скажи ему, что мне очень жаль, и я прошу у него простить меня, если это возможно. Хотелось бы думать, моя кража не слишком его опечалила.

Ты спрашиваешь у меня, что случилось? Я расскажу! Охотно расскажу – недаром же я потратил столько усилий, чтобы высушить этот ящик. Расскажу, чтобы все узнали, какая беда подстерегает каждого, кто обитает под светом дня. Слушай же! До прошлой недели я жил на Карлтон-стрит, 25. Мой дом располагался между бакалейной лавкой на углу Тассер-авеню и особняком семейства Спарксонов – милейших людей, с которыми я когда-то водил дружбу. Проверь это, мой друг. Приди туда и расспроси местных жителей. Я хочу, чтобы в правдивости моих слов ты не сомневался. Зайди к Спарксонам – пускай Джиллиан напоит тебя чаем, а между тем расскажет о своем соседе, который чуть более месяца назад стал вести себя… странно. Но с этого момента в суждениях своих будь осторожен, и слова, сказанные тебе, воспринимай как слова людей, не понимающих, что происходит на самом деле. Они-то не знают, что видел я!

Начать свой рассказ, вероятно, мне нужно с того, что еще в детстве я испытывал некое странное чувство, объяснение которому смог дать лишь недавно, за несколько дней до моего здешнего спасительного самозаточения. Быть может, мой друг… тебе тоже знакомо ощущение, когда за тобой кто-то следит? Как будто некто незримый и бесшумный следует за тобой по пятам, повторяет каждый твой шаг, копирует каждое, даже малейшее, движение? Нет? Что же, ты счастливый человек. Счастливый в неведении. Я же с самых малых лет влеку за собой это бремя, изо дня в день, с короткими ночными передышками. Ах, блаженное время сумерек! Но, бывало, и ночь предавала меня. Когда луна озаряла землю дьявольским свечением, проклятое чувство возвращалось вновь!

Прости, мой добрый друг, не хотел тебя напугать. Я и сам страшусь подобных воспоминаний, потому пытаюсь держаться от них подальше, заменяю их раздумьями о том, где бы раздобыть еды, или же просто пою песню… но негромко! Чтобы она не услышала меня…

Ты спросишь – кто она? Имени я не назову. Я забыл его в тот момент, когда увидел её впервые. Забыл, и поэтому счастлив – это имя не будет изводить меня в промежутках робкого сна. Помню лишь, что несчастье случилось со мной 12 июня, в день, когда я вышел в маркет за покупками. Тот день был жарким и, что более важно, ярким, как будто чокнутое солнце решило затопить сиянием весь мир. Старое дрянное чувство, знакомое мне с детства, всё нарастало, и где-то на аллее Кленов я ощутил особенно ясно, что иду не один. Я ускорил шаг – первое, что сделал бы каждый на моем месте, почуй он преследование – а потом намеренно стал идти медленней, но то незримое, необъяснимое нечто, которое легло на мой след, не отстало и не приблизилось – оно всю дорогу выдерживало первоначальную дистанцию, определить которую мне никак не удавалось.

Закупив провизии на две недели вперед, я решил не покидать без надобности дом, где я чувствовал себя более-менее нормально, где навязчивое недоброе общество меня не отягощало. Солнечный свет я невзлюбил, потому в два вечера, ничуть не колеблясь, заделал окна, чем, вероятно, вызвал немалое удивление соседей. Целых четырнадцать дней – дней спокойствия – я гулял по комнатам, радуясь, что яркий свет не способен был проникнуть в мое жилище сквозь забитые ставни – тут уж я постарался на славу! Я прислушивался к звукам извне и ехидно посмеивался над ними. Что могли они мне сделать? Какое зло причинить? Они – там, а я – здесь, в безопасности.