Мила украдкой зевнула.

Наталья Павловна отставила чашку, и Долгосабуров сразу поднялся.

– Женя, проводи гостя, будь добра. Всего хорошего, Константин Федорович, спасибо за прекрасный вечер.

Наталья Павловна вышла, вслед за ней Мила с мужем.

Они остались вдвоем, он – веселый, она – тихая и торжественная.

Женя подошла, выпрямилась, смело посмотрела в его глаза. И положила руки ему на плечи. Его улыбка сразу исчезла. Он замер, будто не дышал, будто ждал ее команды. И Женя, которая была на голову ниже, взялась за свитер на его груди и легонько потянула к себе. Теплая ладонь почти невесомо легла ей на спину, сухие губы легко коснулись ее рта. Так лошадь берет с ладони сахар, подумала Женя.

– Я согласна, – важно сказала она.

Он взял ее руку и поднес к губам.

Она вышла проводить его в коридор. Говорили шепотом, будто глубокая ночь и все давно спят.

* * *

Натуралист оккупировал кабинет дежурного хирурга. Устроился за столом и сам себе диктовал справку:

– Рентген, повязка, совет…

– Да любовь.

– Да лю… Тьфу! Та шо ж такое! Из-за тебя справку испортил…

– Перепиши!

– Та они ж нумерованные!

– Ох, прости! – Миле стало стыдно.

Испортить официальную справку о нетрудоспособности – это чревато неприятностями. Доказывай потом, что ты не выдал ее налево за взятку. Но ведь никто не заставлял Натуралиста записывать туда все, что ему говорят. Она посмотрела на злосчастный лист:

– Не переживай, сейчас поправим. После «совет» ставь двоеточие, а «да лю» исправь на диклофенак.

– Спасибо! – Натуралист сделал, как было велено, и полюбовался на свой труд. – А ты что тут делаешь?

– Спасский попросил аппендицит глянуть. Ты не видел, наши с планерки не выходили еще?

– Та мимо ж курилки не пройдут, – Натуралист поднялся из-за стола. – Пойдем, кофе налью.

Они устроились на низком подоконнике, и тут дверь курилки распахнулась. Гомоня, вошли врачи.

– Ну как? – нетерпеливо спросила Мила.

– Тайд виз олзис, фор рестфул дес ай край![5]– утрируя жуткое произношение, провозгласил Руслан. – По сравнению с нашей планеркой возня в приюте олигофренов покажется заседанием академии наук!

– Непостижимый абсурд! – поддержал заведующий реанимацией. Слишком молодой для своей должности парень сначала казался Миле обычным блатным сыночком, но, поработав с ним, она признала, что этот человек на своем месте. – Ставка – тридцать тысяч, следовательно, полставки – пятнадцать, полторы, казалось бы, сорок пять. А получается тридцать три. Вот истинная алгебраическая загадка, куда там теореме Пуанкаре. Спрашиваю главбухшу, а у нее на все один ответ: вы – участники экономического события.

– Вернее сказать, экономического чуда, – улыбнулся Михаил.

– Да ну! – отмахнулся Руслан и поискал глазами сигареты. Никто из врачей постоянно не курил, но на случай снятия стресса всегда имелась заначка. – Хирургию обвинили в перерасходе лекарств. Я говорю, хорошо, но у нас план перевыполнен, сто пятьдесят процентов! Больше больных – больше лекарств, неужели не понятно? А главный отвечает: вас никто не заставляет перевыполнять план. Сто два – сто три процента держите, и хорошо.

– Как он предполагает держать процент, если у нас половина – экстренная служба? Затарили отделение, и приемный покой на замок?

– Да, а «Скорая» пусть катается по городу, пока пациент не выздоровеет.

– Ох эта «Скорая»! – воскликнул реаниматолог. – Везет, сама не знает что. На днях дежурю, вдруг звонок из приемного: а-а-а!!! ДТП! Шок! Готовьтесь, скорачи напрямую к вам полетели! Я готовлюсь. Сестру поднял, набор распаковал, перчатки надел. Шапочку! Жду. Наконец, слышу, грохочет наш вагончик смерти, а в предбаннике стук колес замирает. Я выглядываю: в чем задержка? Сейчас, говорят, мы его разденем. А я смотрю, одежда-то абсолютно чистая, ни крови, ни стекол, ни дыр. После ДТП так не бывает. И запах до боли знакомый. Взял нашатырь, под нос сунул, и – пожалуйста, чудесное исцеление! Вот где надо учиться, чтоб не видеть разницы между комой и опьянением?

– Не ругайся, – сказала Мила. – Бывает кома на фоне опьянения. Лучше расскажите, что решили с ремонтом второго отделения? Миша, ты отозвал свои бумаги?

Руслан хмыкнул:

– Ага, сейчас! И горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю…

Ремонт во втором отделении клиники давно стал притчей во языцех. Делался он буйно и стихийно, по-пиратски. Заведующий вместе с Михаилом Васильевичем постоянно ходили к главврачу, требуя согласования работ, но от них отмахивались, мол, некогда, не до вас. Думали, что, поставленные перед фактом, они все подпишут задним числом. Но Милин муж оказался не так прост. Оказывается, он бдительно подмечал каждый промах мастеров и строчил докладные записки, не забывая их регистрировать. В армии он в совершенстве овладел штабной культурой. Ремонт закончился, тут-то и выяснилось, что ребята, предвкушая барыш, использовали краски для наружных работ и прочие токсичные материалы. Миша вызвал СЭС, анализ на формальдегид дал неутешительный результат.

Главврач оказался не настолько циничен, чтобы запускать больных в ядовитое помещение, обещал все исправить, но хотел, чтобы Михаил Васильевич аннулировал всю свою документацию. Тот обещал сделать это немедленно, после того как помещение станет безопасным.

Мила и восхищалась такой невесть откуда взявшейся твердостью духа, и в то же время была разочарована. Главврач не очень тонко намекал ее мужу, а потом, пользуясь многолетним знакомством, и ей, что, если санврач закроет глаза на некоторые «нюансы», получит повышение – должность заместителя по каким-нибудь вопросам.

Зная, что сама бы поступила на Мишином месте так же, как он, Мила все-таки сердилась на мужа. Ведь заместитель – это зарплата в три раза больше.

Как хорошо быть принципиальным у нее за спиной! Когда знаешь, что жена не даст голодать ни тебе, ни твоей семейке… Боже, ей так хотелось хоть раз в жизни, хоть на минуту испытать чувство безопасности и защищенности!

Но она балансирует на канате под названием «жизнь» без страховки. Мышцы уже свело судорогой, а конца все не видно.

Гурьбой врачи вышли из курилки, и тут же были атакованы пропитым, невероятно грязным мужичком, который, преградив путь, гордо заявил:

– Меня укусила собака!

– С целью самоубийства? – уточнил Руслан.

Жизнерадостный Натуралист увел пострадавшего, остальные задержались возле диспетчерской. Пациентов не было, и девчонки обсуждали больных. Слово «урод» звучало чаще других.

Недавно Мила забежала в продуктовый магазин поздно вечером, перед закрытием. Продавщицы снимали кассы и, не стесняясь, громко беседовали о придурках-покупателях. Разговор их, за исключением профессиональных терминов, почти не отличался от бесед врачей и медсестер в часы досуга.