уже не было кому за деньгами, которые парень забрал из дома, следить, Теодор занёс их Брохоцкому, прося, чтобы их сохранил. Кошелёк был тяжёлый и пан Анджей, взвесив его на ладони, рассмеялся.

– Предусмотрительный из вас парень, – изрёк он, – матушка хорошо наскребла, но этого для похода не будет слишком, когда кони начнут издыхать.

Стоял лагерь под Ежовом, когда дали знать, что венгры прибывают трактовать о мире. По войску молнией распространилась весть, а из-за того, что Теодор был заинтересован всякой новостью, он выпросился с другими поглядеть на королевские шатры.

Въехали венгерские паны, ведя за собой силезца Ежи Герсдорфа, который гостил у крестоносцев и имел поручение рассмотреть войска и силы Ягайлы.

Теодорик с товарищами подскачил к дороге, по какой ехали господа, но, увидев Герсдорфа, быстро отступил и пытался скрыться за других.

Начали над ним шутить, что Шиборовой бороды испугался. А что наиболее удивительно, силезиц, заметив парня, стоял, как изумлённый. Несмотря на то, что парень старался заслониться, он подъехал к нему, пристально в него всматриваясь.

Поначалу это, казалось, удивило товарищей, но Теодорик шепнул им, что Герсдорф знал его семью и, подумав, встал отважно напротив. Венгерские господа шли к шатрам короля, силезиц остался с глазами, уставленными в парня.

Наконец он приблизился к нему.

– Прошу прощения, откуда вы? – спросил он. – И кто вы?

– Из полка пана Анджея из Брохоцина, – сказал молодой человек, улыбаясь. – Почему же вы спрашиваете?

– Лицо мне ваше слишком знакомым кажется, но разве мало друг на друга похожих?

– А верно, – произнёс парень, подходя к Герсдорфу и провожая его к шатрам. – С позволения вашей милости, с кем же во мне вы видите сходство?

Еесдорф рассмеялся.

– Не могу вам этого поведать, потому что вы, молодой рыцарь, рассердились бы на меня.

Герсдорф был человек хитрый и находчивый, это глядело из его глаз; делал вид равнодушного товарища венгерских панов, а взгляд жадно бросал во все стороны, таким образом, также может был рад, что любезного юношу поймал, чтобы из него что-нибудь вытянуть.

Парень так же, казалось, этим доволен, как то у молодёжи не новость, лишь бы завести свежее знакомство.

Разговаривая, они отошли немного от стоящей толпы, с интересом смотрящую на въезд послов.

– Ваша милость, пане Герсдорф… – оживлённо промолвил парень, когда услышанными уже быть не могли.

– А откуда вы о моём имени знаете? – спросил изумлённый силезиц.

Теодор фиглярно усмехнулся.

– Где-то тут в толпе мне кто-то его сказал, ваша милость интересуетесь, конечно, нашей силой. Нас тут, как муравьёв. Однако вы к королю не пойдёт. Идёмте же со мной.

– Куда? – спросил силезиц.

– Недалеко, – сказал молодой человек, указывая холм. – С вершины этой возвышенности вы сможете, если не посчитать, то хоть оком объять этот люд, который идёт с нами. Думаете, у крестоносцев будет два раза по столько?

Герсдорф недоверчиво молчал. Парень, который уже познакомился с лагерем, повёл его между шатров, скользя через людей и коней, ловко протискиваясь, пока не добрался до вершины холма. Тут из-за жары не разбивали палаток, следовательно пространство, достаточно значительное, покрытое песком и можжевельником, было пустым. Они стояли на ней одни.

Вид, какой представлялся сверху, наиболее привыкшего к рыцарским походам и войнам мог вогнать в изумление.

Было это, может, одно место, с которого можно было увидеть разлитый по неизмеримой плоскости лагерь. Равнина тянулась к стоящим вдали лесам, и куда мог достичь взгляд, вся была устлана людьми. Герсдорф заломил руки.

Отсюда был виден королевский табор, мазуры, лагеря татаров и русских; палатки, шалаши, огни, пасущиеся кони, воткнутые в землю пики с гербами, венки, сложенные в кучи длинные копья польских всадников, целые поезда возов с ядрами, провизией и припасами. Герсдорф обратился в другую сторону и повсюду увидел тот огромный муравейник, окружающий гору, из которого доносился глухой ропот, иногда прерываемый окриками.

В необъятной дали видны были кучки коней, которые разбегались к лесам и исчезали в клубах пыли.

Несколько блестящих крестов, воткнутых над палатками, означали огромную часовню короля, Войцеха из Крашева, епископа Познаньского, и других хоругвей. Величественный вид этого двукрат стотысячного люда, стоящего почти уже на границе для обороны своей земли от набега, замкнул Герсдорфу уста. Он стоял изумлённый.

Сопровождающий его парень прервал вдруг молчание дрожащим голосом.

– Не спрашивайте меня, – воскликнул он, – ни кто я, ни что тут делаю, ни гадайте даже; достаточно вам знать, что я жизнь и честь ставил, чтобы служить Ордену.

– Ордену! – воскликнул Герсдорф, отступая. – Что ты говоришь?

– То, что слышите: вы так же ему служите, – прибавил парень живо. – Поэтому я вас сюда первого привёл, с тем чтобы вам эту мощь указать. Я слышал, что великий магистр легко её себе рассчитывает, что её убогой толпой называет. Смотрите же хорошо, чтобы дали ему осознать.

Герсдорф, поражённый вдвойне – и видом, и речью – не мог прийти в себя.

– Это не обычная война, что заканчивается грабежом и поджогом нескольких деревенек, – подхватил Теодор, – это саранча, которая летит на земли Ордена и стебля на ней не оставит.

Герсдорф встряхнулся.

– Однако, кто ты, парень?

– На что тебе это знать? – грустно улыбаясь, добавил молодой человек. – Отнеси туда вести, которые уже и из других сторон олжны были получить? Но поверит ли им Орден? Посчитай глазами, сколько тут тысяч людей. Какое это намшествие покатится на тевтонские края. Вы имеете столько, чтобы стоять против них стеной?

Силезиц всё время смотрел хмурыми очами.

– Наших сто орденских братьев, – прибавил он, – победят тысячи этих: доспехов не имеют, железо у них отсутствует и… сердца!

Парень начал смеяться, рукой указал направо, где сворачивались и рычали татарские дикари.

– Там может! – сказал он. – Это дикари, но жадные до добычи и многочисленные, а здесь, – он обернулся налево к польскому рыцарству, доспехи которых светились на солнце, – и сердца, верьте мне, имеют, и шпаги, и доспехи.

Этот странный разговор юноши, к которому всё внимательней присматривался Герсдорф, тянулся бы дольше, если бы на взгорье не прибежали люди из полка Брохоцкого и не окружили силезца и Теодора.

– Там, – сказал один, – вас ищут, милостивый пане, на обед к королю, на который и венгерские господа прошены.

– А трактование? – спросил Герсдорф.

– В армии слышно, что король их несколькими словами отправил; больше ничего не хочет, как возвращения земли Добржинской и Жемайтийи, и за убытки Сигизмунд что-нибудь присудит.

Замолчал Герсдорф, поманил рукой своего товарища и начал спускаться к королевским шатрам.

Молодёжь осталась на холме, наслаждаясь видом войск, в которых царило большое оживление. Особенно на правом фланге у Витольда суетились, оттого,