Привалившись спиной к широкому стволу раскидистого кедра, Баурджин устало прикрыл глаза, слушая, как поют птицы. Вот – цви-цви-цви – малиновка, а вот – цирли-цирли – цирли-цирли – соловей, вот – тук-тук-тук – дятел. Вдали, за рекой, куковала кукушка. Баурджину подумалось вдруг, что вот стоит сейчас открыть глаза – и окажешься в каком-нибудь городском парке со свежевыкрашенными белой краской скамейками, летней эстрадой, монументальными урнами, голубыми круглобокими автоматами по продаже газированной воды. Три копейки – с сиропом, одна – без. Ходят, гуляют люди. В песочницах, под присмотром молодых мамаш в ярких ситцевых платьях, деловито копаются малыши; дети постарше, громко звеня звонками, гоняют на велосипедах, в спицах колес отражается солнце, а укрепленный на специальном столбе репродуктор передает бодрую музыку:

– А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!

– Нойон!

Открыв глаза, Баурджин с неудовольствием посмотрел на Сухэ:

– Чего тебе?

– Кажется, я слышу чьи-то шаги!

– Кажется? Или – слышишь?

Нойон прислушался… Точно, кто-то пробирался через кусты!

Вмиг скатившись в папоротники, молодые люди замерли в ожидании. Баурджин положил под руку саблю.

Идущий шел не таясь, уверенно, даже, кажется, насвистывал что-то. Да, насвистывал. А может быть, это возвращался Гамильдэ-Ичен? Впрочем, нет – рано.

– Еха-а-ал я краем леса-а-а, – из-за деревьев донеслась песня. – Ехал я краем леса-а-а… А мой анда – мне навстречу… Навстречу-у-у-у…

Ну, словно и впрямь в городском парке! Беспечный такой прохожий в небольшом – чуть-чуть – подпитии. Выходной день – пошел в парк, купил в буфете пива на честно заначенный от жены рубль, выпил, идет теперь, напевает: «Я люблю-у-у тебя, жи-и-изнь, и надеюсь, что это взаимно…» Ни забот в этот день, ни хлопот, ну, разве что сообразить на троих с дружками… Эх, хорошо в стране советской жить!

Вот именно такое впечатление почему-то произвел на Баурджина поющий в лесу незнакомец. Поющий и пока еще невидимый.

Песня становилась громче, шаги приближались. И вот уже на небольшую, поросшую невысокой травою полянку у кедра, где только что лежал Баурджин, вышел невысокого роста мужчина, молодой, смуглолицый, с характерно прищуренными глазами…

Алтансух вздрогнул, узнав…

И нойон едва успел прижать его рукою к земле:

– Тсс!

Он и сам чувствовал возбуждение, еще бы! Поющий незнакомец оказался не кем иным, как Барсэлуком, известным в некоторых кругах как Игдорж Собака.

Барсэлук!

Откуда он здесь взялся? Что ищет?

А, похоже, ничего не ищет – поет. Лемешев, мать ити… Артист погорелого театра оперы и балета. Сейчас еще арию Ленского затянет. «Я люблю вас, Ольга!» Или, это не Ленского ария, Онегина? Да, в общем, не суть… Оба-на! Улегся! Прямо на то самое место. Что же он, полежать сюда пришел? А наверняка – ждет кого-то! Ну да, дожидается. Вот встал, прошелся… Прислушался… Снова лег… Засвистел…

Баурджин вдруг почувствовал, как слабо задрожала земля. Кто-то ехал! Всадник…

Барсэлук тоже услышал приближающийся топот копыт и быстро вскочил на ноги. Однако больше никаких действий не совершал – не хватался ни за лук, ни за саблю. Видать, это ехал тот, которого лазутчик и ждал. Ну да…

Нойон удивленно хлопнул глазами, увидев наконец всадника – черную фигуру на вороном коне. Черный дээл, черные узкие штаны, черные гуталы. На голове – черный колпак до самых бровей, низ лица прикрывает широкая повязка, тоже, естественно, черная… Черный всадник… Черт побери… Черный Охотник!

– Какие новости, Кара-Мерген? – Барсэлук вежливо поздоровался первым. – Давно тебя жду.

– Ты все сделал, как я сказал? – вместо приветствия осведомился всадник.

Лазутчик поклонился:

– Да, повелитель. Джаджираты больше не собираются уходить – я убрал зачинщиков.

Кара-Мерген хмуро кивнул:

– Что слышно о наших врагах?

– Да пока ничего.

– Плохо работаешь, Игдорж! Не оправдываешь затраченные на тебя деньги.

Испуганно задрожав, Барсэлук упал на колени:

– О, не гневайся, повелитель, клянусь всеми богами, я…

– Я на тебя не гневаюсь, – Черный Охотник положил руку на эфес сабли, – лишь сообщаю – что есть. Много разных слухов ходит по кочевьям, много чего можно почерпнуть. Ты просто не хочешь.

– Я хочу, хочу, повелитель! Да, забыл сказать… – лазутчик улыбнулся. – Я встретил странных торговцев, тангутов. Внедрился к ним под видом проводника.

Баурджин навострил уши.

– Ну? – Кара-Мерген сверкнул глазами. Ох, и глаза у него были – черные, узкие, злые. А лицо – насколько мог видеть нойон – не смуглое, а скорее желтое. – Почему они показались тебе странными?

– Слишком настойчиво расспрашивали про Джамуху. Ехали на север, с товарами.

– Ты должен был их допросить, а затем убить. Почему не сделал?

– Дикая Оэлун… – Барсэлук скривился. – Эта разбойная девка появилась так не вовремя… Господин, я давно говорил, что ее нужно убить!

– Убить? – Всадник неожиданно разразился злым каркающим смехом. – Ты совсем сошел с ума, Игдорж! Если мы будем убивать всех разбойников – кто же тогда будет держать в страхе окрестные племена? И будут они жить в спокойствии и довольстве, перестанут жаловаться великому хану, надеяться на его помощь. Ты этого хочешь, Игдорж?

– О, господин…

– Значит, так… – Кара-Мерген немного помолчал и продолжил: – подозрительных торговцев отыскать и схватить.

– Но, повелитель, с ними уже расправились разбойники Оэлун!

– Тем лучше – значит, тебе меньше забот. Сейчас поедешь к Эрдэнэчимэгу – скоро курултай, великий хан Джамуха хочет, чтоб там были все.

– Но Эрдэнэчимэг собирается откочевать!

Черный Охотник нахмурился:

– Твоя забота, чтобы он этого не сделал. Потом поскачешь в кочевье Чэрэна Синие Усы. Этот, правда, никуда не собирается откочевывать, но тем не менее присмотр за ним нужен.

– Так за ними за всеми присмотр нужен! – расхрабрился Барсэлук. – А лучше бы взять заложников изо всех родов, и…

– Бабушке своей советуй! – надменно прервав его, Кара-Мерген повернул коня.

– О, господин, – снова взмолился лазутчик. – Хотелось бы… гм-гм… небольшое вспомоществование… Как и было обещано ранее.

– А, тебе нужно серебро? – обернувшись, всадник расхохотался. – Ладно, что я обещал – ты получишь. Скачи за мной.

– Но моя лошадь…

– Что? Ее у тебя украли?

– Нет… просто я оставил ее внизу, у реки.

– Ну, так поторапливайся, Игдорж! – с хриплым хохотом Кара-Мерген хлестнул коня плетью. – Если, конечно, хочешь получить свои сребреники.