Бывшее общежитие, когда-то являвшееся государственной собственностью, нынче было успешно приватизировано почти полностью, и в бывших комнатах, которые получали работники предприятия, поселились случайные люди. Из бывших отсеков получились вполне приличные коммунальные квартиры, с горячей водой, туалетами и сносной кубатурой.

Конечно, старая общага с годами не стала лучше, так что комнаты стоили недорого, и в подавляющем большинстве здесь жили иностранные граждане, то ли купившие, то ли вообще снимавшие тут жилье. Их присутствие здорово оживляло старую общагу. На балконах пожарных лестниц тут и там сушилось постельное, да и не только постельное, белье.

Дверь в единственный подъезд общежития была кем-то открыта и заботливо подперта камешком. Наверху раздавались чьи-то бодрые голоса, то ли въезжающих, то ли, наоборот, покидающих этот оазис романтики.

– Нам на второй этаж.

– Поднимемся пешком.

В высшей степени разумное решение, учитывая, что в лифт сейчас загружали какую-то мебель. Дверь отсека, в котором жил Охолупко, не была снабжена даже звонком.

– Как же нам туда попасть?

– Будем стучать.

Никакой системы условных стуков тут тоже не предусматривалось, поэтому Залесный просто забарабанил в дверь.

– Открывайте, миграционная служба.

На стук ему открыл хмурый седой дядька.

– У нас нелегалов нет, – сообщил он Залесному, даже не сделав попытки потребовать у того удостоверение. – Все с регистрацией.

– А вот это мы сейчас и проверим.

– Ну проверяйте, – не стал спорить с ним мужик. – Воля ваша.

Залесный вошел первым и немедленно осведомился:

– Где комната Вячеслава Охолупко?

– Славка? – удивился мужик, но тут же ткнул в ближайшую дверь пальцем. – Вон его комната.

Игорь снова постучал:

– Вячеслав! Открывайте!

Но за дверью не торопились. Залесный попытался нажать на ручку – оказалось заперто. Вернувшись к своим друзьям, он приказал им едва слышным шепотом:

– Стойте тут. И чтобы ни звука.

Все трое послушно замерли возле двери, а сам Залесный отправился дальше, громко оповещая о своем приближении остальных жильцов. Видимо, такого рода проверки тут были рядовым явлением, потому что жильцы даже не пытались что-то выяснять или возмущаться. Люди молча выходили из своих комнат, показывали паспорта и так же молча уходили обратно.

Этот отсек состоял из двух идущих параллельно друг другу коридоров. И в каждом из них было по четыре комнаты. А когда Залесный перебазировался в параллельный коридор, произошло нечто странное. Дверь комнаты Славы Охолупко отворилась, и из нее на мгновение выглянул молодой человек. Увидев стоящих в прихожей чужаков, он резко дернулся назад. Но было уже поздно. Алена узнала его.

– Это же наш официант! – закричала она и кинулась к двери. – Кукушка! Сережа! Открывай! Мы тебя видели!

На шум прибежал Залесный. Отстранив Алену, он попытался воздействовать на спрятавшегося за дверью Кукушку сначала словами, а потом в ход пошли и угрозы.

– Выходи! Тебе некуда деваться. Все выходы перекрыты.

Но Кукушка не торопился откликнуться на призыв. Внезапно по ногам Инги потянуло сквозняком. А затем с улицы раздались громкие крики.

– Ой! Что делается! Человек из окна выпал.

Залесный сориентировался первым. Мощным ударом ноги он выбил хлипкую дверь в комнату Охолупко, и всем стало видно, что в комнате никого нет, да и спрятаться тут негде. Во всей комнате из мебели имелся лишь матрас, лежащий прямо на полу, стол и два стула.

Зато окно было открыто, указывая, каким путем сбежал отсюда Кукушка. Залесный перевесился через окно и увидел прихрамывающего парня, который, несмотря на поврежденную ногу, резвой рысью двигался в сторону проезжей части, явно намереваясь уехать прочь на каком-то транспорте.

Мешкать было нельзя, и Залесный понимал это лучше, чем кто-либо другой.

– Туда! – крикнул он. – На улицу.

Но, как назло, именно в этот момент по лестнице двое рабочих спускали огромный диван, по виду ровесник этой общаги. Мужики пыхтели и очень старались справиться с гигантом. Они раскорячились и загромоздили весь проход, так что пока Залесный и Василий Петрович преодолели эту преграду и выскочили на улицу, Кукушки уже и след простыл.

– Упустили!

К ним подбежал Ваня.

– Я видел, как этот парень из окна сиганул. Бросился за ним бежать, да очень уж резво удирал. А я не знал, как машину оставить.

– Ничего бы с ней за это время не случилось!

Залесный не скрывал своей досады.

– И что теперь делать? – спросила Инга.

– Пошли назад.

– Зачем?

– Посмотрим, что там за дупло, из которого выпорхнула наша кукушка.

Инга хотела напомнить Залесному, что это чужая собственность, куда без разрешения хозяина входить не следует, но не решилась соваться, до того расстроенным и обозленным выглядел Игорь.

Оказавшись возле выбитой им двери, Залесный не стал колебаться. Он тут же вошел внутрь комнаты Охолупко и завертел головой по сторонам. Инга вошла следом и встала рядом. Алена с Василием Петровичем топтались в дверях. Как уже говорилось, жилище Охолупко было обставлено по-спартански просто. Смотреть тут было не на что. Тем не менее Залесный умудрился все же что-то углядеть и с заинтересованным видом двинулся в угол, где стояло нечто, напоминающее распахнутый шкафчик с дверцами, прикрытыми дешевым покрывалом.

Но когда Залесный откинул тряпку, то под ней оказался новенький тренажер, даже на неопытный взгляд Инги очень дорогой. Василий Петрович, подойдя следом, даже присвистнул:

– Неплохая штучка. Такая тысяч сто пятьдесят, а то и все двести может стоить.

– Так дорого?

– Это же многофункциональная станция. Подходит и для силовых тренировок, и для любителей, и вообще для всего. Отсюда и такая цена.

Впрочем, вся прочая обстановка в комнате Славы Охолупко вряд ли могла быть оценена больше чем в тридцать тысяч рублей. Да еще пойди найди охотников купить этот побывавший в употреблении хлам за такие деньги. Если задаться целью, то и половины указанной суммы не выручишь.

– Странно, откуда у простого грузчика мог взяться такой дорогой тренажер?

– Возможно, это подарок одной из его любовниц? – предположила Алена. – Ну, из тех, о которых упоминали грузчики в магазине?

Но Инга покачала головой. На ее взгляд, женщина скорей подарила бы любимому нормальную кровать или хотя бы постельное белье, которое здесь было хоть и не рваным, но довольно мятым и далеко не новым. Да и вообще, если женщина испытывала к Охолупко столь сильные чувства, что дала ему денег на такую дорогую покупку, то уж, наверное, она могла бы наскрести еще тысяч десять, чтобы купить ему кое-какую мебелишку в комнату. Нет, такой дорогущий тренажер мог купить только сам мужчина, чтобы порадовать самого себя.