Что ж, мы пытались. Мы сделали все, что могли и даже немного больше. Превзошли самих себя, вышли за рамки своих возможностей, пусть и воспользовавшись для этого некоторыми стимуляторами. Мы дали время уйти жителям ресурсного поселка и не позволили пролиться их крови. Как минимум — мы сделали то, ради чего в этом мире существуют реадизайнеры. Как максимум — один из нас при этом реадизайнером даже не являлся.

А значит, это хорошая смерть. Всяко лучше предательского стилета в сердце. Оправданнее, если про смерть вообще можно так сказать.

Ну что, богиня… Встретишься со мной еще разок?

Ты не умрешь.

Я усмехнулся, глядя на двух даргов, взлетающих в прыжке и протягивающих вперед лапы, уже не прикрывающих сердца, уже знающих, что мне нечего им противопоставить.

Ты так в этом уверена, богиня?

Я это знаю. Ты не умрешь.

И, едва она это сказала, по даргам откуда-то сбоку хлестнула длинная кровавая плеть, даже не рассекая их пополам, а просто разрывая на куски!..

Что было дальше — я уже не видел. Я лежал на боку, не в силах пошевелиться, и отстраненно пялился перед собой. Потому что было совершенно все равно куда пялиться — везде я видел одно и то же. В глазах помутнело настолько, что я различал лишь невнятные силуэты, которые дергались, прыгали с места на место, и постоянно дергались. Даже нельзя было с уверенностью сказать, какие из этих силуэтов были дружелюбными, а какие — враждебными.

Вот будет забавно, если где-то среди этих силуэтов затесались и Ратко, прискакавшие на запах жареного. А ведь это вполне возможно, учитывая, что я прикончил Бернарда — они никак не могли проигнорировать такое событие.

С чего ты взял, что они узнают?

О, богиня. Хорошо, что с тобой я могу общаться, не видя при этом тебя, а то ты тоже превратилась бы в невнятный силуэт… А я этого не хочу. У тебя слишком хорошая фигура.

Нахал. Так с чего ты взял про Бернарда?

Ну отец же узнал, когда я прошел инициацию? Не может же быть такого, что он не узнал, когда умер Бернард? Учитывая такой-то выброс праны, что аж даргов привлек.

Ритуал инициации дает сигнал, потому что твоя пассивная прана переходит в активную, что вызывает… Некую дрожь родственной сети, назовем это так. А когда реадизайнер умирает, прана рассеивается в пространстве, она не дает удара по сети.

Значит, о смерти Бернарда Себастьян узнает только тогда, когда озаботится о ней узнать?

Что-то вроде того. Так что сейчас можешь смело отдыхать — вряд ли здесь сейчас присутствует кто-нибудь из пятератко.

Я усмехнулся — уже четвератко. Осталось убрать всего троих, и тогда папаша ничего не сможет мне сделать. По крайней мере, сделать так, чтобы потом не поплатиться за этой стиранием из реальности. Это даже лучше, чем просто убить его. Ведь когда я поступлю в академию, убить его мне уже не удастся, если только не на дуэли. Как и его сыновей, кстати. Так что с ними желательно разобраться до этого момента.

Если смотреть с такой позиции, то даже обидно, что здесь сейчас нет ни одного из них. А кто вообще есть?

Двое Висла и трое Беловых. Не переживай, отобьются. Можешь спокойно терять сознание.

С чего ты взяла, что я его потеряю?

О, поверь, потеряешь. Праноистощение у всех проходит одинаково. Сначала отказывает твое тело, не в состоянии пошевелиться, потом — соз…

Не стоило приходить в себя…

Ох, не стоило.

Лучше бы я там, на стене, умер.

Как там Ника говорила? Ужасные отходняки?

Это она очень мягко выразилась.

Это не ужасные отходняки, это хуже чем пытки королевских палачей.

Вся носоглотка горела огнем, и каждый вдох вызывал приступ сухого мелкого кашля, в голове плавал розовый туман, будто бы там сконцентрировалась вся прана. Руки и ноги вроде слушались, но с сильным запозданием, реагируя на команды мозга с задержкой почти в полсекунды. Что творилось с глазами описать вообще невозможно, я смотрел на мир будто через искривленное стекло — настолько несуразным и невероятным образом порой перекашивало привычные вещи. Стоящая рядом стандартная бутылка с водой, почти цилиндрической формы, сейчас была похожа на диковинный кувшин — раздутая внизу и наоборот зауженная кверху.

Но плевать, что там за бутылка. Главное, что в ней какая-то жидкость, а это все, что мне нужно, чтобы потушить пылающий напалм в глотке.

С трудом контролируя запаздывающую руку, я с третьей попытки схватил бутылку.

И кто-то тут же ухватил меня за руку, не давая ее открыть.

Перед глазами появилась жуткая перекошенная морда с раздутой левой половиной и карикатурно-маленькой правой. Во сне такое увидишь — оглоблей не отмашешься. К счастью, я понимал, что это не какой-то домовой дух пришел по мою душу, а просто мое восприятие мира так поворачивает привычные вещи, поэтому я не стал проявлять агрессии к непонятной морде неясного пола, а только потянул на себя сильнее бутылку.

— Подожди. — откуда-то из-за горизонта произнесла морда. — Хуже будет. Вот с этим пей.

Во вторую руку мне вложили крупную синюю капсулу.

— Пей ее. Будет лучше.

Мне было плевать, я сейчас готов был хоть собственную стрелу проглотить, лишь бы дали попить. Надо с капсулой — буду с капсулой. Сил бороться с неведомой мордой, отнимая воду, не было. Проще и быстрее было сделать, как велят.

Капсулу я запихнул в рот только со второй попытки. С водой вообще помогла морда, иначе, наверное, я бы больше расплескал на себя, чем залил в рот. И все равно я оказался весь мокрый, потому что с первого же глотка поперхнулся и принялся кашлять, при этом не в силах остановиться заливать в себя воду.

Все равно она не помогала. Носоглотку как жгло, так и продолжало жечь. Приходилось вдыхать медленно и глубоко, чтобы найти какой-то баланс между поступающим в легкие воздухом и болью, что он с собой нес.

Через некоторое время меня наконец начало отпускать. По горлу перестали елозить крупной теркой, глаза снова научились фокусироваться, и даже руки с ногами откликались на команды почти вовремя.

Никогда больше не буду связываться с этим гребаным порошком.

Я медленно покрутил головой, осматриваясь. Вокруг было непонятное и неизвестное окружение, но я хотя бы находился в помещении. Кажется, я лежал на диване, а рядом стояли и вполголоса переговаривались двое незнакомцев — мужчина и женщина. В перерывах между фразами они поглядывали на меня, и, заметив, что я очнулся, женщина улыбнулась, демонстрируя сверкающий камешек, то ли вклеенный, то ли вставленный в один из передних зубов:

— Как себя чувствуешь?

— Как матрос, который сначала упился до беспамятства, а потом его за это протащили под килем и он имел наглость выжить. — признался я почти шепотом, боясь, что от громкого голоса у меня лопнет череп.