Феликс встает между Доном и Шерил. Дон его отталкивает. Мэлори спешит к ним. Феликс замахивается. Сейчас он ударит Дона.

Феликс опускает руку.

Во входную дверь стучат.

Все мысли Мэлори занимает Дон.

– Мама, повязка жмет, – жалуется Мальчик.

– Осторожно зачерпни воды и смочи там, где жмет. Не снимай повязку ни в коем случае.

Однажды после ужина Мэлори с Олимпией задержались за столом. Они говорили о муже Олимпии. О том, каким он был. Как хотел ребенка. В столовую ворвался Дон.

– Младенцев надо ослепить, – заявил он, перебив Олимпию на полуслове. – Сразу, как родятся.

Будто он давно об этом думал, а сейчас лишь озвучил свои мысли.

Дон сел к ним за стол и объяснился. С каждым его словом Олимпия все больше замыкалась в себе. Такую позицию она считала безумием и убежденно называла ее воплощением жестокости.

Мэлори так не думала. В глубине души она понимала, что Дон прав. Стоит ли отдавать каждый миг грядущего материнства заботам о глазах ребенка? За это время она сделает столько полезного… В серьезности, с которой Дон говорил об ослеплении, Мэлори чувствовала не просто грубость. Речь шла о пугающих перспективах, о шагах, которые, возможно, предстоит сделать, о поступках, которые предстоит совершить. В прежнем мире к такому не готовили. Вариант Дона ужасен, но полностью Мэлори его не отвергала.

– Мама, так лучше, – говорит Мальчик.

– Ш-ш-ш! – шипит Мэлори. – Слушай!

Когда детям было шесть месяцев, Мэлори уже укладывала их в колыбели под сетчатые купола. Ночью внешний мир погружался в тишину, а дом во мрак.

На первых порах Мэлори часто слушала, как дети дышат во сне. Другая мать наблюдала бы исключительно от большой любви, Мэлори же задавалась практическими вопросами. Нормально ли они дышат? Получают ли достаточно питательных веществ из колодезной воды и грудного молока матери, которая целый год не питалась полноценно? Мэлори вечно переживала за их здоровье. За их питание. За их гигиену. За их глаза.

«Младенцев надо ослепить. Сразу, как родятся».

Сидя на темной кухне, Мэлори отчетливо поняла, что предложение Дона не ставит ее перед моральным выбором, а создает практические сложности. Вдруг ей сил не хватит? Мэлори всматривалась в коридор, вслушивалась в дыхание детей и сознавала: предложение вполне здравое.

«Ты беспокоишься только о том, как бы они не выглянули на улицу. Проверяешь одеяла. Проверяешь колыбели. Дети не вспомнят это время, когда подрастут. Они не вспомнят, что умели видеть».

Если не увидят новый мир, дети не потеряют ровным счетом ничего.

Мэлори вставала из-за стола и подходила к двери подвала. Внизу на земляном полу стояла бутылка растворителя. Много лет назад Мэлори прочла надпись на этикетке и знала, сколь опасен растворитель при попадании в глаза. Если не промыть глаза в течение тридцати секунд, человек может ослепнуть.

Мэлори спустилась в подвал, взяла бутылку и принесла наверх.

«Действуй быстро. Глаза им не промывай».

Запомнят ли это младенцы? Станут ее бояться? Или жуткое происшествие со временем затеряется в море слепых воспоминаний?

Мэлори выбралась из кухни в темный коридор, ведущий в детскую.

Сопение малышей слышалось даже в коридоре.

У двери Мэлори остановилась и глянула во мрак детской.

В тот момент она искренне верила, что справится.

Мэлори бесшумно вошла в детскую, поставила бутылку на пол и сняла полотняные крышки с обеих колыбелей. Дети не шевельнулись. Мальчик дышал ровно, будто видел сладкие сны, не имеющие ничего общего с ожидающими его кошмарами.

Мэлори быстро сняла сетчатый купол с колыбели Девочки, нагнулась и взяла бутылку.

Девочка дышала спокойно и ровно.

Мэлори подняла ее головку и сняла повязку. Девочка заплакала.

«Она открыла глаза. Лей!» – велела себе Мэлори.

Она подняла головку Девочки к краю колыбели и поднесла открытую бутылку к красному от плача личику.

Мальчик проснулся и тоже заплакал.

– Перестаньте! – велела им Мэлори, борясь с собственными слезами. – Незачем вам видеть этот мир.

Она чуть больше наклонила бутылку. Растворитель пролился ей на руку, на ноги, на пол.

Почувствовав его кожей, Мэлори мигом отбросила иллюзии.

Она не сумеет.

Мэлори отпустила головку Девочки. Малютка по-прежнему плакала.

Мэлори поставила бутылку на пол и медленно попятилась в коридор, оставив малышей реветь в темноте.

В коридоре Мэлори прижалась к стене, чтобы не упасть, и поднесла руку ко рту. Тут ее и стошнило.

– Мама, мне помогло, – говорит Мальчик сейчас, на реке.

– Что помогло? – спрашивает Мэлори, с трудом вырываясь из плена воспоминаний.

– Повязка теперь не жмет.

– Хватит разговоров, Мальчик! Только если что-нибудь услышишь.

Мэлори делает глубокий вдох и чувствует что-то вроде стыда. Плечо болит сильнее. Усталость приносит с собой головокружение и дезориентацию. Мэлори кажется, с ней что-то очень не так. Детей она слышит: Мальчик сопит у носа лодки, Девочка перебирает кусочки пазла у кормы. Они в повязках, но не слепы. Вдруг сегодняшнее путешествие приведет их в совершенно новый мир, где они увидят то, что раньше не видели?

Если только она довезет их туда.

За дверью шевелятся. Тяжело дышат. Царапают деревянную раму. Мэлори в прихожей вместе с остальными. Феликс только что спросил, кто там. Пока не ответили, царапанье в дверь могло означать что угодно.

«Твари», – думает Мэлори.

Но за дверью не твари, а Том с Джулсом.

– Феликс! Это Том.

– Том!

– Мы до сих пор в шлемах. Мы не одни. Мы привели собак.

Феликс обливается путом и шумно выдыхает. Мэлори аж больно от облегчения.

Виктор лает и виляет хвостом.

– Виктор! – зовет его Джулс. – Дружище, я вернулся!

– Ладно, закройте глаза, – велит Феликс собравшимся в прихожей.

– Подождите! – говорит Дон.

– Чего ждать? – спрашивает Феликс.

– Вдруг они не одни? Вдруг их преследуют? Мало ли кто вместе с ними в дом проникнет!

– Том! – зовет Феликс после небольшой паузы. – Вы одни? С вами только собаки?

– Да.

– Не факт, что это правда, – говорит Дон.

– Слушай, Дон, – раздраженно начинает Мэлори, – пожелай кто-нибудь сюда пробраться, давным-давно был бы здесь.