Я молчал.

— Но это еще не все. — Трэвор закрыл глаза и снова стал читать: — «И иной Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь грозды винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды.

И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия».

— Так, может, мы и есть эти ангелы? — усмехнулся я, хотя мне, конечно, было в тот момент не до шуток.

— Серп и ангелы одно и то же, — спокойно объяснил мне настоятель. — Господь посылает их пожать жатву, и земля будет пожата после того, как Антихрист заставит людей поклониться ему.

— Боюсь, это уже произошло, причем на Земле, много столетий назад, когда запылали костры инквизиции.

— Вы знаете земную историю?

— Отдельные моменты.

— В Библии праведники уподобляются смоковнице и пшенице, зло и порок — виноградной лозе. Слова «созрели на нем ягоды» означают, что грешники как виноград до краев переполнены злом и что наступает время суда над ними. Если бы не доминаторы, наш мир давно бы уже погрузился в пучину хаоса. В вас возникла необходимость, и вы пришли. Люди массово не убивают друг друга только потому, что где-то рядом находится человек с карающей «дланью», которому подчиняются неуязвимые «жнецы». Их нельзя уничтожить, от них невозможно спастись. Улавливаете связь?

— А что означают слова «великое точило гнева Божия»?

— Я ждал, что вы спросите, — удовлетворенно кивнул настоятель. — Эти слова означают войну при Армагеддоне.

— «Нарывы»?

— Нет-нет, «нарывы» еще не Армагеддон, — рассмеялся Трэвор, — а лишь его преддверие.

— Репетиция перед настоящим Судом?

— Возможно, но судить будет человек человека, и это уже происходит, разве не так?

— Нам дали право судить, — согласился я, — но я не просил его. Мне навязали это право.

— Но вы хорошо выполняете свою работу, не так ли?

Он снова был прав.

— Все слишком сложно.

— А никто и не предлагает простых путей, — развел руками настоятель. — Простой путь — путь лжи. Лжец обманывает и себя и других, не желая знать истины. В его сердце всегда найдется место для отравляющей змеи зла.

Слишком сложно.

Я с интересом наблюдал, как настоятель отключает терминал и, величественно поднявшись из кресла, подходит ко мне.

— Я хотел бы предложить вам небольшую экскурсию. Думаю, вам будет интересно. Вы не против?

Я не возражал.

Мы прошли темный, освещенный приглушенным синим светом коридор и внезапно оказались на мосту. Мост висел над огромной пропастью, из которой вырывались языки красного пламени.

— Мост Искупления, — пояснил настоятель. — То, что вы видите, голограмма. Мы придаем большое значение символам.

— Я заметил.

— Наше учение ближе всего к земному христианству. Нам многое удалось сохранить. Но время все же наложило отпечаток на веру наших отцов. Здесь ведь не Земля, а совсем другая планета, поэтому не стоит удивляться тому, что наша вера за несколько столетий претерпела кое-какие изменения.

Хрупкий мост над несуществующей бездной вывел в огромное, залитое светом помещение, посредине которого в воздухе парило гигантское десятиметровое распятие.

Фигура на кресте застыла в странной позе, руки сильно откинуты назад, голова повернута в сторону, словно человек вот-вот сойдет с креста. Мышцы напряжены, на теле выступил пот. Нет, это был не Спаситель, а скорее мятежный титан, наказанный богами за неповиновение.

Руки и ноги Мессии не касались креста, паря над ним на небольшом расстоянии.

— Впечатляет? Я кивнул.

— Мы попытались воссоздать знаменитую картину Сальвадора Дали.

— Но почему все таких огромных размеров?

— А вспомните католические храмы Земли, архитектура и интерьер которых должны были подавлять человека, напоминая ему о ничтожности его существования.

Когда мы проходили мимо распятия, фигура великана внезапно ожила. Человек на кресте повернул голову, посмотрев нам вслед. В его взгляде застыла мука.

Еще один символ?

По-моему, на этот раз монахи слегка переборщили. Впечатлительный землянин века этак из пятнадцатого наверняка умер бы на месте.

За залом с распятием находился второй, еще более величественный, чем первый.

— Это сердце нашего монастыря, — торжественно объявил Трэвор. — Мы не допускаем сюда чужаков.

Вы первый из людей внешнего мира, кто переступил порог.

Помещение выглядело необычно. Стены красиво задрапированы красным, но через минуту я понял, что это застывшие языки огня, любимый символ приверженцев «Того Кто Грядет».

Зал был полон послушников, наверняка тут собралась большая часть всех обитателей монастыря.

Напротив входа располагался алтарь довольно странной формы. Я смог узнать лишь блестящие трубы древнего органа, остальное вызывало недоумение. Скорее уж алтарь походил на огромный сервокомп. Вытянутый монитор слегка светился, невероятное количество командных сенсоров поражало воображение.

Я посмотрел вверх.

Там светился купол с изображением огромного глаза, в уголке которого застыла готовая сорваться слеза. Казалось, она сейчас упадет вниз прямо на головы занятых непонятными приготовлениями послушников.

— Мы хотели бы, чтобы вы поучаствовали в нашем сегодняшнем Очищении, — сказал настоятель, кивая все прибывающим в зал монахам.

Я удивился, увидев нескольких андроидов с клеймами «Импланты» на лбах, и это не осталось незамеченным.

— Мы считаем их людьми, — поспешил объяснить Трэвор. — Они такие же живые мыслящие существа, как и мы, просто созданные искусственно.

— Большая часть планеты не разделяет ваших взглядов.

— Что ж, тем хуже для них, — скорбно констатировал настоятель.

Монахи строились в ряды, напоминая воинство Господне. Мне стало интересно. Каждый знал свое место, занимая заранее отведенный ему сектор.

— Ну что ж, все, кажется, в сборе.

Трэвор повернулся к алтарю и приложил свой перстень к матово-белой панели.

Перстень мигнул, и в ту же секунду грянула музыка.

Мощный поток звука прокатился по залу.

Разумеется, это был орган, вернее, его электронная имитация. Настоятель ловко пробежался пальцами по сенсорам.

Я посмотрел в зал.

Рядом с каждым послушником прямо из пола вырастали овальные прозрачные коконы. Монахи ритуально касались груди, после чего забирались каждый внутрь своей ячейки. Коконы тут же затягивались, теряя прозрачность и наливаясь мутной молочной белизной.