Второй сказал старшему, державшему Даниила на прицеле:

– Все готово.

– Понял, – бесцветным голосом отозвался старший, он же палач. – Ну, Данилушка, помолись, что ли. Привет там всем нашим передавай, которые уже ушли и…

Он не договорил.

У Даниила остановилось дыхание.

«Сейчас он умрет», – подумал он о себе. Но почему-то не умер. А пауза заполнилась странным стоном. Сначала резкий свистящий звук, простонал один голос, потом такой же звук и второй стон. И снова тихо.

Даниил еще подумал тогда, что уж быстрее бы, пока он от страха и нервного напряжения не наделал в штаны.

– Вставай, – прозвучало у него над головой. – Все кончено.

Кто-то потянул его за рукав рубашки, поставил на ноги.

Даниил открыл глаза, и его тут же стошнило. Паша ухитрился за минуту располосовать лопатой на куски и палача, и его помощника.

– Извини, мне надо прибрать тут все, – произнес он со странным смущением. – Ты отдохни пока. Покури. Я тут подчищу.

С того дня они не расставались…

Одеяло шевельнулось и, как живое, поползло в сторону. Обнажились загорелый бок, плечо, длинная шея, короткая стрижка над ней.

Даниил осторожно провел кончиками пальцев по изгибу талии, коснулся поясницы, двинулся к лопаткам.

Красивая. Молодая. Непокорная.

Он любил таких. Любил укрощать, приручать, а потом бросать. Эту бросить не получится. С некоторых пор он вдруг понял, что ему остро не хватает ее присутствия. И одного сумасшедшего секса в неделю очень-очень мало. Хотелось просто видеть ее, говорить с ней, наблюдать за тем, как она спит, ходит по его комнатам, смеется…

Смеялась она редко. Точнее, почти не смеялась. Странно улыбалась. Мимолетно так, едва заметно. И понять, о чем она в тот момент думает, он не мог. И от этого злился, волновался и влюблялся в нее еще сильнее.

– Это неправильно, босс, – осудил его несколько месяцев назад Паша. – Она опасна.

Тогда он ее только-только заметил. Тогда он с ней еще не спал. Тогда он только мечтал об этом.

Он ничего не ответил Паше. Не его это собачье дело! Он не смеет ему указывать, с кем ему спать. И он его никогда не послушает.

– Спишь? – шепотом спросил Даниил и пододвинулся ближе.

Втянул ее неповторимый запах – миндаля и яблока, зажмурился. Он хотел ее. Снова хотел. А она спит. Или делает вид, что спит.

Он обнял ее и подтянул к себе поближе. И тут же почувствовал ее сопротивление. Тело выгнулось дугой, напряглось. И через мгновение она уже стояла возле кровати, щурилась и в ужасе смотрела на настенные часы.

– Сколько времени?! Я проспала! Меня уволят! К чертям уволят! – заговорила она тихо, быстро, забегала по его спальне, подбирая разбросанные вещи.

– Ева… Ева, сегодня суббота, – напомнил он со смешком, наблюдая за ее перемещениями.

Она резко встала, словно наткнулась на невидимую стену. Выпрямилась. Высокая, стройная до худобы, с крохотной грудью. Он обожал это тело, он не переставал им любоваться.

– Суббота? – переспросила она и неуверенно улыбнулась. – Надо же. Совершенно потерялась во времени.

Ему очень хотелось ей напомнить, что совершенно потерялась она, когда ее уволили, едва не посадив за решетку. Когда ее честное имя втоптали в грязь, а профессионализм взяли под сомнение. Вот когда она потерялась. А теперь же она нашлась! Теперь она снова стала сильной и уверенной в себе. Перестала сутулиться и просиживать часами на дачной веранде, почти не шевелясь. Теперь она стала его женщиной. Отсюда и силы.

– Иди ко мне… – Даниил похлопал ладонью по кровати рядом с собой.

– Нет. Мне пора. Есть кое-какие дела. – Она начала одеваться. – Мне надо домой.

– Дела? Какие такие дела? Не по грабежам в моих магазинах?

Он наблюдал за тем, как она рывком влезает в узкие брюки, вдевает голову в длинное горло широкого свитера, и находил, что грациознее ее это вряд ли кто умеет делать.

– Если так, то оставь, прошу тебя. Там есть кому этим заняться.

Она медленно подошла к кровати, на которой он, развалившись, следил за ней. И, опасно сузив глаза, погрозила ему пальцем:

– Если еще раз ты заговоришь об этом, я сюда больше никогда не приду. Понял?

– Понял, не дурак. – Он осторожно улыбнулся. – Извини.

– Если бы я знала, что все так выйдет, я бы никогда с тобой, Даниил… – Она досадливо поморщилась. – Не люблю мешать личное и…

– Я помню, Ева. Но наши отношения начались, когда ты еще была безработной.

– Да, так. – Она присела на край кровати и начала обуваться. – Иначе у тебя просто не было бы шансов.

Она покосилась на него, обернувшись.

– Хотя твое прошлое тоже не безупречно, многое наталкивает на размышления. Есть в нем что-то опасное и…

Она запнулась, угадав по взгляду, чем он мог покрыть ее слова. Ее прошлое тоже было особенным, говорил его взгляд. Таким не стоило бы гордиться. Такое стоило забыть и не вспоминать вовсе.

– Я уехала, – схватилась она за дверную ручку. – Позвоню.

Останавливать было бессмысленно. Она всегда поступала так, как хотела. Ломать ее он не собирался. Во всяком случае, пока…

Он медленно слез с кровати и едва не пропустил тот момент, как она выезжает на своей машине за ворота. Она очень быстро передвигалась по его дому. Очень! Паша тоже провожал ее, привалившись плечом к каменной стене высокого забора. И взгляд его Даниил скорее угадал, чем увидел, не был добрым. Еву он едва терпел.

Он сразу разозлился и полез искать телефон. Нашел в кармане своих брюк, комком валяющихся у кровати.

– Зайди, – приказал он Паше, позвонив. – Есть разговор.

Тот шел очень медленно. Знал, что хозяин скажет.

– Чего вот ты, а? – сразу набросился на него Даниил.

Паша молчал, недоуменно вытаращившись.

– Ты глазами на меня не ворочай! Думаешь, я не видел, как ты смотришь ей вслед! Паша… Мы с тобой, конечно, как братья. Ты мне жизнь спас. Ты верен мне был все эти годы, но…

Честно, ждал, что Паша начнет оправдываться. Начнет стучать себя кулаком в грудь и говорить что-нибудь правильное в данном конкретном случае. Что, типа, он ничего такого. Что Ева ему вообще никак. Это выбор хозяина, ему с этим жить. И так далее.

Даниил ждал каких-то таких слов. Но их не последовало. И тогда он сказал их за Пашу:

– Это мой выбор, брат. Мне с этим жить. Я хочу ее, понимаешь?

Тут Паша осторожно кивнул.

– Тебе она вообще никак, Паша. Не должна, типа, волновать.

– Она меня и не волнует, босс, – неожиданно перебил его речь верный друг и помощник. – Она мне, как ты правильно выразился, никак. А вот ты… За тебя я переживаю.