— Как козу назвали? — вдруг остановил нас вопрос Моро.

Мой наставник требовательно посмотрел на меня. Я обернулся к капитану и вспомнил козочку героини «Собора Парижской Богоматери».

— Джали, — прозвучал мой ответ.

— Джали? — переспросил кэп. Я кивнул.

— Чёрт знает, что! Я же говорю цирк! — беззлобно чертыхнулся он. — Осталось только научить её складывать слова и найти ей Эсмеральду. Но женщин на корабле не потерплю.

— А неплохо было бы, — подмигнул мне Папаша Гийом.

Это был не последний наш проход на судно в эти сутки: первый день войны отметился ещё шестью фашистскими налётами. Они закончились только с наступлением сумерек. Кто из нас был больше измучен? Мы, которые лежали ничком на пристани, иногда приподнимая голову, чтобы увидеть в вышине силуэты чёрных птиц? Или остальные матросы, вздрагивавшие в средневековых катакомбах мальтийских рыцарей от каждого взрыва снаружи?

Уже вечером, после наступления темноты, экипаж «Бретани» собрался на судне. Папаша Гийом и я были немного не в себе: грохот зенитной батареи не прошёл для нас бесследно. Уши заложило, голова гудела как церковный колокол. Мы с трудом воспринимали окружающую обстановку. Поэтому сообщение капитана о новом времени выхода конвоя — сразу после полуночи — оставило нас равнодушными. Думаю, что и другие члены команды сейчас были не в настроении о чём-то серьёзно размышлять. Последние приготовления к походу проходили даже как-то машинально при полном молчании.

Пробила полночь. «Бретань» мягко урчала двигателями, ожидая своей очереди выхода из гавани. Сначала вылетели скоростные тральщики, затем эсминцы. Четыре крейсера сопровождения уже ожидали нас в открытом море неподалёку от острова. Конвой сформировался — впереди восемьсот пятьдесят миль, двое-трое суток пути (если, конечно, мы не ошибались с пунктом назначения).

Караван шёл при потушенных огнях, соблюдая свето- и радиомаскировку. На первое время ночная мгла была нам в помощь. Но скоро придёт рассвет, и мы станем хорошо различимы для разведывательной авиации фашистов. Я периодически посматривал за Джали. Животное вело себя спокойно. Лёжа в дальнем углу машинного отделения на постеленной для неё дерюге, коза сначала с любопытством смотрела за происходящим, затем устало прикрыла глаза и заснула, несмотря на шум силовой установки. Я подложил ей моркови, но она продолжала спать.

Папаша Гийом похлопал меня по плечу.

— Мы сделаем из неё настоящего морского волка, — на его круглом лице играла довольная улыбка. Животное спокойно посапывало, не догадываясь о своей предстоящей участи.

Этот конвой был удачен для нас: лишь пару раз мы видели фашистские самолёты-разведчики. Но они опасались близко приближаться к нам и, покружив вдалеке, уходили за горизонт.

Джали вполне освоилась в машинном отделении, и я уже мог безошибочно различить стук её дощечек среди шума двигателей. К нам иногда спускался Яков-Жак и осматривал козу, затем удовлетворённо кивал головой и уходил. Днём в хорошую погоду мы часто поднимали её на палубу, где она лежала, разглядывая море и небо.

Каждый из моряков считал своим долгом подойти и похлопать её по голове. Она относилась к этому спокойно. Даже Жиль всё-таки погладил Джали, но не преминул добавить:

— Хорошо пойдёшь с бобами, — и рассмеялся.

Козочка что-то проблеяла ему в ответ.

— Послала тебя к дьяволу, — ухмыльнувшись, перевёл её по-своему Папаша Гийом.

Наконец, на третий день пути старпом Леруа официально объявил, что мы подходим к Александрии. Но ажиотажа среди моряков это сообщение не вызвало. Хотя, кроме капитана Моро, в Египте никто не бывал, но день, проведённый в Ла-Валетте под бомбёжками, полностью лишил матросов эмоционального желания развлечься или увидеть что-то новое.

— Одна радость — макаронники бомбить не будут, — Папаша Гийом нашёл основное достоинство нашего пребывания в Александрии.

Вскоре мы уже начали чувствовать приближение пустыни — стало ещё жарче — из одежды на нас остались только шорты и ботинки. Меньше всего везло нам, механикам: приходилось надевать робы, спускаясь в машинное отделение. Джали практически постоянно проводила время на палубе под навесом, отказываясь от еды. Мы наполняли её миску только водой, которую она иногда пила. Но к концу третьего дня похода нашим мучениям пришёл конец. Мы, наконец, увидели Александрию. Бесконечные светлые постройки, простирающиеся вдали, всё-таки вызвали у нас интерес.

Все столпились около Леруа, который позволил нам попользоваться своим биноклем: мы рассматривали бесконечно длинную набережную, вдоль которой высились фешенебельные высокие здания классического стиля. Длинный пляж, молы, уходящие в море, широкая прибрежная трасса, вереница пальм — всё это мне немного напомнило Ниццу, но только издалека. Что там скрывается за красивой открыткой, нам ещё предстояло увидеть.

Наш конвой повернул влево, в сторону от городского пляжа, в Восточную гавань. Но порты в разных странах и в разных городах похожи друг на друга, как две капли воды (мне так казалось тогда): гудящие суда, маломерные и крупнотоннажные, пыхтящие буксиры, грузовики, шныряющие по пристани, неутомимые краны, матросы, портовые грузчики, мелкие чиновники и клерки контор — муравейники все на одно лицо. Не был исключением и этот порт североафриканского побережья, поглотивший на какое-то время и нашу «Бретань»: началась долгая процедура разгрузки судна.

Сухогруз встал на рейде гавани, ожидая своей очереди. Портовая шлюпка забрала Моро на берег, а мы остались на корабле отдыхать в каютах, валяясь полуголыми на лавках и обмахиваясь, чем придётся. Но через несколько часов город накрыли сумерки, подарив нам облегчение: железная обшивка корабля начала остывать, внешний шум становился всё тише — работы останавливались до утра. Постепенно и мы начали засыпать, кроме вахтенного, разумеется. В нервном сне мелькали картинки Мальты, на фоне которых крутились лица Надэж и Найдин. Почему-то приснились воспоминания детства: тёмное убранство парижского собора Александра Невского — красное на золотом, образы родителей…

Проснулся на рассвете. Покинул каюту, оставив храпящего Папашу Гийома одного, и направился в машинное отделение — проверка неработающего двигателя: уровней жидкостей, давления, осмотр и проверка состояния втулок, поршней, колец. Но на входе сначала проверил Джали — она мирно спала.

На палубе присел на банку в уголке палубной надстройки. Сколько я там просидел, сказать было сложно, — моё сознание погрузилось в дрёму. Разбудили меня пыхтящие звуки с воды. Выглянул наружу: маленький паровой катер подошёл к «Бретани». На борту судёнышка возвышалась фигура капитана