добродушный представитель вечно гонимого народа проводил нас до каюты. Но по пути Папаша Гийом периодически останавливался и, развернувшись лицом к Жаку, указывал пальцем в небо и вопрошал, за что они распяли Христа, или почему их ненавидит Гитлер. Яков-Жак только улыбался и, продолжая подталкивать нас, кивал в сторону нашей каюты. Мы топали к нашей каморке, и перед тем, как нырнуть внутрь, мой наставник похлопал нашего провожатого по плечу.

— Не бойся, Жак, марсельцы не дадут тебя в обиду. Гитлер пускай слюни подберёт. Ты понял? — схватив за грудки вахтенного, Папаша Гийом требовательно смотрел ему в глаза.

Я потянул стармеха за собой. Так и не дождавшись ответа от матроса, он вкатился в каюту вслед за мной. Я успел только крикнуть Жаку через плечо:

— Как там Джали?

Ответа не расслышал — только мельком увидел сложенные уточкой пальцы: «Всё хорошо!» А потом было плавное падение на лавку, и окружающий меня мир исчез…

Через какое-то время очнулся. Голова гудела, и тошнило: мне было не очень хорошо — хотелось на свежий воздух. Кряхтя, поднялся и, слегка покачиваясь, двинулся наружу, касаясь руками стен, — так легче держать курс. Дополнительный ориентир — громкий храп Папаши Гийома.

Минута — и вот она, палуба. Перегнувшись через фальшборт очистил свой желудок в море. Всё-таки надо признать, что я не такой бывалый морской волк, чтобы выдерживать такие нагрузки. Совершив не самую приятную процедуру (но, зато, какое облегчение!), хотел уже отправиться назад, в каюту, когда кто-то снизу меня окликнул:

— Эй, моряк. У тебя началась морская болезнь?

Я остановился и снова схватился за край фальшборта. Голос снизу продолжил:

— Не рановато? Вы ещё в море не вышли, а ты меня уже забрызгал.

Какой-то чёртов шутник нашёлся.

— Проваливай! — в моём состоянии вступать в перепалку с незнакомцем не хотелось.

Однако мужчина на пирсе не успокаивался:

— Я по делу.

— Приходи завтра и будет тебе дело, — моя слабость во всём теле диктовала мне непреодолимое желание вернуться в каюту.

— Мне нужен матрос Викто́р Ракито́ф, — выкрикнул мужчина.

Мне было не до сантиментов.

— Какого дьявола тебе нужно от него?

— Я Жорж Лаваль. Мне сказали, что он знает о моей жене Надэж.

Совсем о нём забыл. Принёс же его сатана в самый неудобный момент. Но делать нечего.

— Это я, — пришлось признаться.

Белый силуэт замахал руками.

— Месье Жарден рассказал мне, что Вы знаете о моей жене, — он продолжал махать рукой.

«Вот повезло! Как мне с ним разговаривать?» — я был в растерянности.

— Подождите. Позову вахтенного, — всё-таки я ответил, сконцентрировавшись на своих дрожащих ногах. Надо подняться в рулевую рубку, к Жану: только он вправе спускать трап. Но я стиснул зубы и попытался твёрдой походкой вскарабкаться на мостик.

Жак вперился в меня удивлённым взглядом, но я успокоил его, постаравшись напустить на лицо непринуждённое выражение. Объяснил ему ситуацию. Он понятливо кивнул и отправился вниз. Мне же нужен был только небольшой привал, и для этого я воспользовался капитанским креслом — хотя бы на пять минут. Пять минут, тусклый свет потолочного плафона, прикрыл глаза, нахлынула темнота…

Кто-то тряс меня за плечо, открыл глаза — передо мной стоял Жак.

— Просыпайся, Викто́р. Тебя ждут, — широкая улыбка вахтенного закрыла свет.

Я натужено улыбнулся в ответ и отправился вниз на встречу с мужем Надэж. «Муж Надэж?..» — происходящее мне казалось нереальностью, но я спустился, чтобы увидеть молодого мужчину в белых брюках и рубашке. В отблесках масляных ламп на причале я разглядел его: открытое лицо, светлые прямые волосы, широкая улыбка, требовательный взгляд.

— Вы и есть Викто́р Ракито́ф? — он начал энергично трясти мою руку — я поморщился: меньше всего мне бы хотелось в этот момент, чтобы меня трясли, но Лаваль как будто не замечал этого. Я медленно повернул голову в сторону и показал на палубную банку, куда мы и присели. С облегчением откинулся спиной на стенку палубной надстройки и вытянул ноги. Прикрыл глаза. Хотелось отключиться от всего, но мне не позволили: опять кто-то тряс меня за плечо. Нехотя приоткрыл веки: Лаваль требовательно смотрел на меня.

— Месье Ракито́ф, что с моей женой? Скажите, месье Ракито́ф, — взлохмаченные волосы месье Лаваля лезли ему в глаза.

Собравшись с силами, ответил:

— С ней всё нормально, — в памяти тут же всплыли столбы от разрывов бомб. — Оставил её на Мальте. Она хотела плыть за Вами в Триполи…

— Но я здесь. Здесь, в Александрии, — перебил меня Лаваль, приподняв руки, затем затараторил: — После объявления войны нас должны были выдворить в Алжир, но подходящих судов не было…

Я его не слушал. Откинув голову назад, смотрел вверх: безоблачное небо, россыпь звёзд… Думать ни о чём не хотелось. Лаваль что-то говорил и говорил. Наконец, он выпалил из себя всю свою историю и на какое-то время сделал паузу. Я молчал. Он опять мягко потряс меня за плечо.

— Но как там Надэж?

«Навязались вы на мою голову», — единственный ответ, вертевшийся на языке, но я вздохнул и, не глядя на собеседника, забубнил в свою очередь короткий рассказ о его жене и её нехитром быте на острове. Иногда мимолётно косил взглядом на Лаваля — тот внимательно меня слушал, не перебивая. Когда я закончил, он опустил глаза и какое-то время молчал. Судя по его лицу, он о чём-то задумался. Наконец, Жорж что-то решил и, подняв на меня взгляд, спросил:

— Когда ваше судно возвращается на остров?

Я пожал плечами (всё же такие сведения во время боевых действий не для посторонних ушей) и ответил уклончиво:

— Скоро, наверное. А может, никогда.

— Я должен плыть с вами, — не задумываясь, произнёс он, как будто не слышал моего ответа.

«Богородица всемилостивая! — устало подумал я. — Ещё один желающий нелегально прокатиться в нашем трюме. По-моему, у Лавалей это семейственное».

— Это невозможно, — вздохнув, ответил ему. — Мы не пассажирский пароход Александрия — Ла-Валетта.

Он только махнул рукой.

— Это не проблема. У вас есть гостевая каюта?