Один из наших соседей сказал мне, что когда-то на этих землях были зимние стоянки индейцев, и поэтому место приобрело некий священный ореол. Я хотела, чтобы мальчики росли в безопасности, окруженные красотой природы, могли свободно бродить по местам, дающим пищу их воображению. Когда мы нашли дом в предгорьях, я решила, несмотря на его обветшалость и запущенность, что это то самое место.

Мы переехали в начале декабря 1989 года, когда Дилан был в третьем классе. Дружелюбный сосед отдал нам старый низкий мопед, стоявший у него в гараже, а в газете с объявлениями Том нашел еще один, подержанный. Они с мальчиками починили мопеды и вскоре Дилан и Байрон проложили маршруты через все наши земли. У них была огромная свобода для странствий, но, с другой стороны, наш дом был так далеко от города, что все их городские занятия должны были быть строго расписаны, чтобы мы с Томом могли их отвезти. Мальчики не могли просто сесть на мопеды, чтобы поехать к друзьям или купить мороженое на углу. Наша относительная изоляция в деревне означала, что братья будут проводить много времени вместе.

Подрастая, Дилан стал очень гордиться своей независимостью. К моему удивлению, он попросил меня показать, как стирать свою одежду, когда ему было десять. Эта независимость в сочетании с решительностью, которую мы заметили, когда он был маленьким, наделяла его силой, с которой приходилось считаться. Я помню, как отвезла их с Байроном на роллердром. Даже если сильно напрячь воображение, меня трудно представить крутым роллером, но я держалась на ногах и предложила помочь Дилану, который с трудом пытался устоять на своих. Он настоял, что может кататься сам, и поэтому я послушно брела вдоль поручня, пока он спотыкался на некотором расстоянии от меня. Дилан не катился, он делал несколько запинающихся шагов на коньках, а потом тяжело валился на пол. Я спешила на помощь, но он нетерпеливо отмахивался от меня рукой:

— Я могу кататься! Жди там и смотри. Не двигайся! Помощь мне не нужна!

И я смотрела, как он на четвереньках добирается до поручня и подтягивается вверх. Затем он делал еще несколько неуверенных шагов, прежде чем снова упасть. Я держалась сзади и смотрела, как маленькая фигурка с черепашьей скоростью продвигается по огромному кругу: несколько запинающихся шажков, неизбежное падение и трудный путь на четвереньках до поручня. Я понятия не имела, сколько времени ему потребуется, чтобы сделать полный круг. Кажется, на это ушел целый час.

В конце концов, Дилан добрался до места, где стояла я. Пот ручьем тек по его лицу, пряди светлых волос прилипли ко лбу. Я боялась представить себе, какие синяки покрывают его ноги под пыльными джинсами. Держась за стену, чтобы удержаться прямо, с ногами, дрожащими от напряжения, он стоял передо мной, высокий и гордый:

— Видишь? Я же тебе говорил, что могу кататься!

Подобные происшествия убедили нас с Томом, что Дилан сможет справиться со всем, что поставит себе целью сделать, с помощью одной только силы воли. На этом стояло наше представление о нем. В нем было много уверенности в себе, и мы тоже поверили в него.

Четвертый, пятый и шестой классы Дилан проучился в классе для одаренных детей. Там была обстановка практически как в частной школе: мало детей, много математических и шахматных игр, и индивидуальный подход к каждому ученику. К концу шестого класса, постоянно соперничая с другими детьми в отличных оценках и проводя время с теми, кто разделяет его интересы, Дилан, казалось, был на вершине мира. Свою уверенность он отразил в рисунке: мальчик в клетчатой рубашке стоит над желтыми, зелеными и пурпурными горами, машет рукой зрителю и улыбается во весь рот. Директор его начальной школы выбрала этот рисунок в школьную коллекцию, снабдив его золотой табличкой с именем и повесив в холле.

После Колумбайн, боясь, что кто-нибудь украдет или испортит его, мы попросили любимую учительницу Дилана вернуть рисунок нам.

Одним из свойств характера Дилана на протяжении всей его жизни было преувеличенное нежелание слышать в свой адрес смех, и эта черта только усилилась, когда он стал подростком. Мы с Томом оба достаточно самокритичны от природы, и всегда первыми начинаем смеяться над собой. Но Дилан не мог легко пошутить над своими собственными фобиями. Он не мог простить себя, когда в чем-то не достигал успеха, и ненавидел выглядеть дураком.

Однажды летом, когда Дилану было лет восемь, мы поехали на пикник с Джуди Браун и ее двумя мальчиками. Дети ловили в небольшой речушке раков, Дилан потерял равновесие на шатких камнях и с плеском упал в мелкую воду. Он выбрался на берег нисколько не пострадавшим, но был в ярости: смертельно бледный от злости, он разъярялся еще больше, потому что все остальные смеялись. Мы попытались помочь Дилану увидеть юмор этой ситуации — Байрон, скорее всего, оказавшись в таком положении, сыграл бы на публику и завершил бы свое падение изысканным поклоном, — но Дилан ушел в машину и отказывался разговаривать с кем-либо, пока не нашел в себе силы снова общаться с окружающими. Такая реакция могла показаться преувеличенной, но она только укрепила то, что мы уже знали: Дилан переживает неловкие ситуации более остро, чем другие дети.

Когда Дилану было десять, к нам приехала погостить кузина из другого штата. Мы с ней и мальчиками отправились на прогулку верхом. Посреди прогулки лошадь Дилана остановилась посредине тропы, чтобы отлить. Совсем по-детски мы все засмеялись. Лицо Дилана запылало от смущения, его унижение становилось все сильнее с каждой секундой. Тем не менее, хотя Дилан был более застенчивым, чем Байрон, его чувство незащищенности оставалось в нормальных рамках для ребенка, который вот-вот войдет в пубертат.

В средней школе Дилан перестал попадать в программы для одаренных. Как и многие дети этого возраста, он был ужасно озабочен поисками чего-то, что могло бы выделить его из толпы. Как он сказал мне, в средней школе не круто, когда ты умный.

Тем не менее, он по-прежнему хорошо учился. В восьмом классе учитель математики порекомендовал Дилану посещать класс алгебры в школе Колумбайн. Дилан отказался туда ходить. Мы все втроем встретились с учителем, чтобы обсудить все за и против. Достаточно неловко переходить в старшую школу, когда ты девятиклассник, уж не говоря о том, чтобы сделать это на год раньше, и организация его доставки туда и обратно была достаточно сложной. Вместе мы решили, что будет лучше позволить Дилану и дальше изучать математику в средней школе.

Для нас большим облегчением было то, что у Дилана все хорошо, потому что подростковый возраст Байрона принес нам проблемы. Ему нужно было множество родительских понуканий и напоминаний, чтобы справляться со своими ежедневными делами. Мы установили для мальчиков очень четкие границы, когда они были еще маленькими. Им никогда не позволялось говорить с нами или с любым другим взрослым неуважительным тоном. Мы просили их содержать свои комнаты и вещи в порядке и помогать нам с делами по дому. Я ожидала от них, что они будут делать все для своей безопасности: использовать солнцезащитный козырек на автомобиле, ответственно вести себя на дороге и не принимать наркотики. Вдобавок к этому от них требовалось хорошо учиться, поэтому когда мы с Томом увидели, что оценки Байрона (никогда и не бывшие выдающимися) в старшей школе катятся вниз, мы обыскали его комнату и обнаружили, что он курит марихуану.