Сейчас марихуана в Колорадо легальна, поэтому наша реакция, возможно, могла показаться старомодной и преувеличенной, но в жизни нас обоих никогда не было наркотиков, и мы откровенно их боялись. Мы и до этого достаточно тщательно отслеживали занятия Байрона, но, после того, как нашли заначку, насели на него по-настоящему. Обыск его комнаты стал для нас частью ежедневных дел. Мы настаивали, чтобы он прекратил дружеские отношения, которые, как мы считали, были не в его интересах. Мы послали его к школьному психологу.

Думаю, мы раздражали его без меры, но Байрон оставался таким же добродушным и любящим, как всегда. Он был забавным и открытым, и я целые часы проводила в его комнате, разговаривая с ним, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. В доме не было каких-то особенных конфликтов, но Байрон определенно получал львиную долю родительского внимания, что могло означать, что мы не осознаем неотложность нужд Дилана.

Эти непростые годы Дилан продолжал делать то, что от него ожидали. Кажется, ему нравилась роль покладистого, ответственного ребенка, который делает все правильно, и нам с Томом было нужно, чтобы он вписывался в эту роль, больше, чем когда-либо, потому что мы были заняты благополучием Байрона. Стремление Дилана к самостоятельности препятствовало пониманию того, как сильно он нуждался в помощи в конце своей жизни. Оно, несомненно, наложилось на нашу неспособность увидеть, что он в беде.

Летом после восьмого класса Дилан стал худым и угловатым, каким и оставался до конца жизни. Мы хотели отметить его переход в старшую школу, поэтому предложили отправить его в летний лагерь в горах. Лагерь был деревенским, и детям пришлось трудиться плечом к плечу, чтобы обеспечить свои нужды. Дома Дилан, не минуты не колеблясь, начинал жаловаться, когда ему казалось, что он выполняет больше обязанностей, чем ему положено, но в лагере он не жаловался. Ему нравилось быть на природе, и психологи сказали мне, что он поладил с другими ребятами.

Оба наших сына играли в бейсбол с самого раннего возраста; спорт красной нитью проходил через их детство и отрочество. Они смотрели игры по телевизору, спорили над спортивными страницами газет и по очереди ходили на бейсбольные игры с отцом. Том любил играть, и они втроем проводили летние вечера, играя в бейсбол на заднем дворе или перебрасывая мячи через лист фанеры, который Том приспособил для тренировки подачи. Стены комнаты Дилана были увешаны постерами его любимых бейсбольных игроков: Лу Герига, Роджера Клеменса, Рэнди Джонсона. Одним из наших любимых фильмов был «Самородок» с Робертом Редфордом в роли звезды бейсбола. Мальчики смотрели его так часто, что некоторые места знали наизусть.

Бейсбол был не только полезным времяпровождением для мальчиков, его любили и в семье Тома, и в моей собственной. Одному из моих дедушек в молодости предлагали вступить в профессиональную команду (он отказался, так как не хотел оставлять свою овдовевшую мать), а отец Тома и его брат играли как любители, когда были взрослыми. Мне нравилось, что наши мальчики занимаются этим классическим американским видом спорта, как и их дедушки, и прадедушки. И Дилан, и Том были огорчены, когда Дилан, поступив в девятый класс Колумбайн Хай, не попал в школьную бейсбольную команду.

Гладкая подача Байрона с правой руки позволила ему играть, пока сам спорт ему не наскучил. Дилан тоже был питчером, но подавал с левой и выстреливал мячом, как из пушки, стараясь выбить бэттера. Его отличительной чертой была сила броска, и он часто жертвовал точностью ради скорости. Со временем из-за такого стиля подачи Дилан повредил руку. В то лето, когда Дилан перешел в восьмой класс, Том нанял тренера, чтобы мальчики могли улучшить свою форму. Во время одной из тренировок Дилан выглядел так, как будто с чем-то борется. Неожиданно он перестал бросать вообще, его глаза расширились. Том поспешил к нему, опасаясь, что он или тренер зацепили Дилана слишком сильно. Отец увидел, что глаза мальчика наполнены слезами:

— Рука болит слишком сильно, чтобы бросать, — сказал он.

Том был в шоке. Ранее Дилан никогда не упоминал ни о какой боли, хотя позже мы узнали, что он терпел ее несколько месяцев, и она ухудшалась после каждого броска. Для Дилана было типичным, что он не говорил ни слова: он был настроен на то, чтобы преодолевать трудности силой воли. Том немедленно отвез сына к врачу. У Дилана оказалось болезненное воспаление вокруг локтевых сухожилий, и врач рекомендовал ему на время прервать бейсбольные тренировки. Сын не занимался до следующего лета, когда начал тренироваться для отборочных турниров в бейсбольную команду Колумбайн Хай.

У Тома также начались серьезные боли в суставах. (К тому времени, когда Дилан перешел в старшую школу, Тому поставили диагноз — ревматоидный артрит, — и в течение нескольких следующих лет он перенес операции на коленях и предплечьях.) Так как он больше не мог бросать мяч, то не мог и помочь Дилану тренироваться, поэтому для мальчика пришлось нанять тренера. Как выяснилось, рука Дилана все еще болела. В день отборочного соревнования эти двое составляли великолепную пару: Дилан, поддерживающий свой локоть, и Том, колени которого так болели, что он с трудом смог доковылять до поля.

Зная про его травму, мы приняли новость о том, что Дилан не попал в команду, со смешанными чувствами. Хотя мы с Томом и разочаровались, что он не будет заниматься спортом в старшей школе, но не хотели, чтобы сын увлекся чем-то, что может нанести серьезный вред его здоровью. Как семья мы постарались минимизировать убытки и двигаться дальше. Со своей стороны Дилан заявил, что в любом случае ему не понравились некоторые ребята в команде.

Его страсть к спорту полностью не исчезла. Он по-прежнему с религиозной преданностью следил за профессиональным бейсболом и иногда ходил на игры вместе с отцом. Со временем сын вступил в лигу воображаемого бейсбола. Тем не менее, то, что он не попал в команду, оказалось куда большей потерей, чем мы думали, так как его основное внимание переключилось с бейсбола на компьютеры.

Дилан и Байрон не имели права пользоваться школьным автобусом, чтобы добираться до Колумбайн Хай, поэтому мы с Томом должны были привозить и забирать их. Когда Дилан начал учиться в девятом классе, мы разработали план, который отдавал должное его самостоятельности: после уроков он приезжал на автобусе в колледж, где я работала, и оставался там, пока не заканчивался мой рабочий день. Я обожала, когда Дилан сидел у меня в офисе, пока я работала. Я держала для него полный ящик стола со всякими вкусностями, но этот ящик часто даже не открывался, потому что женщины в нашем отделе баловали сына домашними лакомствами. Если домашние задания были сделаны, Дилан ходил в комнату отдыха для студентов, чтобы посмотреть телевизор, или в кафетерий — выпить молочный коктейль. Иногда он забрасывал свои длинные ноги на стол в моем офисе, чтобы подремать.

Когда Дилан был в десятом классе, он стал волонтером в детском саду, размещавшемся в кампусе. Его начальник был моим коллегой, и я иногда останавливалась, чтобы посмотреть на Дилана за работой. Верный себе Дилан был на детской площадке, выстраивая малышей, ждущих своей очереди покачаться на качелях, в аккуратные линии.