– Гром? – окрикнул его бородатый. – Ванька, ты?

Иван смотрел на бородача и не узнавал. Спустя пару минут дошло – Ленька?

– Ты, Велижанский?

Велижанский захохотал:

– Ну наконец! Ладно, не смущайся! Понимаю – борода и вес. На тридцать кэгэ разнесло! Кто тут узнает?

Да и мальчиком Велижанский был упитанным – розовощекий бутуз, с виду – маменькин сынок. Ленька всегда выглядел старше ровесников. Но чтобы так? Сейчас он выглядел лет на тридцать, не меньше. Солидный дядька с брюшком и намечающейся лысиной.

Закурили, разговорились, и оказалось, что Велижанский здесь на большой должности – конечно, пристроил папаша. Ленька трепался, что Строгановку бросил, потому что разочаровался в искусстве в целом, ну и в частности в себе.

– Халтурить неохота, а гений – это не про меня. Да и вообще, – Ленька хитро прищурился, – здесь совсем неплохо, поверь! Я – царь и бог! Хочу – дам, а хочу – ам!

– И что, нравится? – недобро усмехнулся Иван. – Ну, властвовать и распоряжаться?

– Ага, – беспечно ответил тот. – А что тут плохого? Лучше как ты? С протянутой рукой?

Иван хмыкнул. Ленька все понял, но не обиделся, обидчивым он точно не был, любимая присказка: «Да ладно тебе!»

– Не всем быть творцами! Должен же кто-то и на земле остаться, – философски изрек он.

– Твой выбор, – согласился Иван.

– Ну пойдем ко мне, порешаем? – Велижанский смотрел на него с усмешкой. – Или как? Мы сегодня опять гордые?

– А мы вообще гордые, – нахмурился Иван.

– Да помню. Ладно, пойдем по кофейку. А там посмотрим.

Кабинет у Велижанского был солидный – большой стол, кресло, ковер на полу. Стены в картинах – дары благодарных? В маленьком предбанничке сидела секретарша, которая моментально оценила ситуацию и через пару минут доставила две чашки кофе, сливки и сахар.

– Важная ты птица, Велижанский! – усмехнулся Иван.

Ленька притворно вздохнул и развел руками – дескать, прости, так получилось.

Ленька рассказал, что папашка – а он называл его именно так – от творчества давно отошел и теперь он только чиновник. По-прежнему разъезжает по заграницам и заседает в комиссиях, в том числе и в приемных – забронзовел окончательно и бесповоротно. Рассказал и о том, что мать его умерла два года назад, и, увы, никакие папашкины связи и прочее не помогли. Через три месяца после смерти Ленькиной матери папашка женился – взял молодую, красивую и наглую, как обычно бывает. Ну и пусть мается, старый дурак. Девка эта крутит им, как белка колесо: шубы, бриллианты, машины.

– Да бог с ними, пусть живут, мне-то что? – скривился Ленька. – Папашка меня из квартиры погнал, но на улицу не выбросил, купил кооператив. Так что я, Вань, при личной жилплощади. Правда, свободы, Ванька, ни-ни, – грустно вздохнул Велижанский. – Я, мудак, рано женился. И уже папаша. Дочка у меня, представляешь? – Казалось, Ленька и сам в это не очень верит.

Иван вспомнил его родителей на выпускном: красавица мать, высокая блондинка на огромных каблуках в невероятном платье, и важный папаша – пузатый, с блестящей, словно надраенной, лысиной. Вспомнил и то, как директор и завуч перед ним лебезили и приседали.

Поговорили о работе…

– Местечко теплое, – сказал Велижанский и посмеялся. – К Ю. ходил? Ну это зря! Он вообще не ку-ку. Надо было сразу ко мне.

Иван смутился и начал оправдываться:

– Откуда я знал, что ты здесь? Думал, что все решает Ю., директор.

Велижанский посмеялся и велел прийти в понедельник – со всеми документами: диплом, фото дипломных работ, ну и паспорт с пропиской. Иван колебался – это называлось «его величество случай», судьба. Но все же было противно. Получалось, что он здесь по блату. И снова Ленька! В училище Ленька и здесь.

Конечно, трепач Ленька свои возможности преувеличил, но в целом не обманул – работу Иван получил. Конечно же, не самостоятельную – из молодых скульпторов сформировалась команда, три человека. Заказ был неплох – панно «Сабантуй» на Казанском мясокомбинате в столовой. Сабантуй, как выяснилось, означало «праздник».

Важным начальственным голосом Ленька вызвал на собеседование к себе в кабинет молодых специалистов. Иван удивился, увидев не только смуглого коренастого парня, но и молодую, симпатичную женщину.

Ничего себе, а? Женщина-скульптор явление не частое. Нет, конечно, есть всем известные имена: Анна Голубкина, Вера Мухина, Камилла Клодель. Из здравствующих – Инге Кинг, Анна Малер, Зинаида Иванова. И все-таки Иван растерялся.

Сидя с ними за одним столом, чувствовал себя немного не в себе – смуглый парень по имени Саид был хорошо знаком с женщиной, которую звали Майей. Они перебрасывались шутками, подкалывая друг друга, а Велижанский, устав изображать из себя босса, спустя минут двадцать подключился к словесному пинг-понгу и тоже ржал во весь голос. Ну а Иван был пока чужаком – молчал, хмурился и никак не мог влиться в веселую компанию. «А они славные, – думал он, – веселые, юморные, задорные. Кажется, доброжелательные. Неужели это все происходит со мной?»

Майя, чернобровая и сероглазая Майя, ему понравилась. Да и она бросала на него заинтересованные взгляды. И совсем не подкалывала. Сколько ей лет? Тридцать, тридцать пять или больше? У таких красавиц сразу и не поймешь. Смущался, сталкиваясь с ней взглядом. Она, видя это, чуть заметно усмехалась – знала, что красавица, или было смешно, что этот младенец туда же?

Оказалось, что ей почти сорок. Через два месяца отмечали ее день рождения. У красавицы Майи был муж, тоже скульптор, и довольно известный. Он промышлял в Узбекистане и был любимчиком Рашидова, засыпавшего его большими заказами. В Москве появлялся редко, раз в полгода, не чаще. Но мастерская у мужа имелась, хорошая, на Кировской. Там Иван и соавторы и работали.

На Майином юбилее в кафе на Сретенке народу было полно – актеры, художники и прочие представители творческой интеллигенции. Но именно Ивана именинница взяла за руку и вытащила на середину зала. Красный от смущения, он танцевал с ней, осторожно нюхая ее гладкие смоляные волосы, и чувствовал запах ее смуглой кожи и горьковатых духов. Еле сдерживал дрожь – ах, как же ему хотелось провести рукой по ее тонкой и напряженной спине! Конечно же, не посмел.

После банкета ловили такси, усаживались по трое, по четверо. В последнее – я же хозяйка! – всех отправив, села сама юбилярша, и, высунув из окна голову, окликнула Ивана:

– Эй! Давай подвезу!

По счастью, было темно и не видно, что он залился пунцовой краской и, разозлившись, бросил сквозь зубы:

– Я на метро!

– Залезай! – настойчиво повторила она. – Ну что застыл? Какой адрес? Давай, называй!

Он торопливо назвал свой адрес, плюхнулся рядом с ней на заднее сиденье, отодвинулся подальше, мучительно раздумывая, что будет дальше: зачем она это сделала? Может, им по пути? Да нет, он вспомнил, что она живет в центре, кажется, у Киевского вокзала. Тогда зачем? Нет, подумать об этом страшно! Его пробил холодный пот. Он и она? Невозможно.