— Меррим, открой глаза. Уже утро. Если не послушаешься, немедленно окажешься подо мной.

Он ожидал, что она дернется и истерически завопит. Но нет. Медленно, очень-очень медленно, дюйм за дюймом, она приподнималась, пока не сумела посмотреть ему в глаза. Его руки продолжали мять ее ягодицы, непослушная плоть вздыбилась.

— Клянусь всеми святыми, это слишком хорошо, чтобы быть смертным грехом, — удивленно протянула она.

Такого он не ожидал. Господь и все святые, кто эта юная девушка, которая уже похоронила четырех мужей? Какие секреты хранит от него?

Его руки продолжали двигаться, притягивая ее все ближе к обезумевшей плоти, такой твердой, что ему хотелось стонать подобно раненому зверю от почти болезненного наслаждения.

— Еще бы не хорошо! Так и должно быть.

— Как по-твоему, это грех? — спросила она, немного опускаясь, так что груди слегка касались его груди.

— Послушай, ты должна была бы возмущенно завизжать, вырваться и удрать куда глаза глядят!

— Да, — согласилась она. Теперь ее губы были совсем рядом.

— Когда ты успела лечь на меня?

Похоже, она сама не сознавала, что делает.

— О Боже!

Если она покраснеет еще сильнее, может потягаться с солнечным закатом в ветреную погоду. Но в глазах блеснуло возбуждение. Нет, не только… скорее неукротимое любопытство.

— Если ты хотела меня, почему не разбудила? Мужчина всегда рад угодить даме.

Он прижался к ее животу своим и подался вверх.

— Не знаю, что случилось, — пробормотала она, тяжело дыша. — Может; ты дернул за веревку и притянул меня к себе.

— Нет. Не такой я дурак.

Но очевидно, все же дурак, потому что судорожно вздернул подол ее платья, зная, что делает глупость.

Она продолжала смотреть на него. Просто не могла отвести глаз.

— Если будешь продолжать в том же духе, проклятие сразит тебя.

— Возможно, но какое тебе до этого дело? Обещаю не привязывать тебя на дожде, а ты скажешь все, что до сих пор от меня скрывала.

Она не ответила. Только дыхание участилось. Кажется, ее разбирает желание узнать, что будет дальше.

— Ты заслужила наказание, — обронил он, стараясь выглядеть скучающим и безразличным, хотя пальцы так и чесались коснуться ее голой ноги. — Буду крайне благодарен, если слезешь с меня.

Она ответила, глядя на него… нет, глядя на его губы:

— Похоже, ты очень отличаешься от меня.

Бишоп шевельнулся. Не смог совладать с собой. Он был тверже, чем минуту назад. И совершенно обезумевшим. Умиравшим от желания взять ее. Быстро. Во имя всех святых, очень-очень быстро.

Он снова пошевелился и, не в силах больше терпеть, обхватил девушку, перевернулся и подмял под себя.

Она не вскрикнула. Не прокляла его. Просто лежала, сжимая его плечи.

— Я не раз видела голых мужчин. Но думаю, они не похожи на тебя.

Он засмеялся, приподнявшись на локтях. Ее волосы разметались по земле, губы слегка приоткрылись. Это еще хуже, чем минуту назад!

Так легко содрать чертово платье и войти в нее глубоко и сильно! О Господи! Все глубже и глубже, пока не пронзит ее насквозь!

Он едва не застонал при одной мысли об этом и с трудом выдавил, чтобы отвлечься:

— Ты касалась этих голых мужчин? Ты, леди, касалась этих голых мужчин?

И снова прижался к ней, только чтобы увериться, что она достаточно хорошо его поняла. Кажется, он себя убивает!

— Нет, я просто смотрела на них. И они выглядели совсем не так, как кажешься ты… на ощупь.

— Мужчина есть мужчина, — возразил он, чувствуя, как раздувается от гордости, слыша ее слова. Сейчас он взорвется! Похоть его доконает. Или она пытается соблазнить его?

— Может, это и правда, но я смотрела очень внимательно, и они совсем другие.

До Бишопа вдруг дошел истинный смысл его слов. Из него словно разом выкачали воздух.

— Все они были стариками?

— Разумеется. В Пенуите никого, кроме стариков, и нет.

— Сейчас я от тебя отодвинусь.

Он не хотел этого. Честное слово, не хотел. Но вынудил себя чуть податься в сторону. Она не двинулась с места, пока он не прошипел:

— Черт тебя возьми, Меррим, ты жестоко меня искушаешь! Убирайся!

Она попыталась выползти из-под него, дергаясь в разные стороны. Словно боялась, что он принудит ее, если она сделает что-то не так. Он даже не мог объяснить, что для мужчины это особого значения не имеет.

Наконец ей удалось откатиться. Она села, по-прежнему не сводя с него взгляда, и его плоть набухла еще сильнее.

Он поспешно приподнялся и принялся разматывать веревку.

— Что ты будешь делать утром?

Об этом он не подумал. Вчера вечером ярость затмила разум. Желание наказать эту троицу за то, что выставила его дураком, наказать ее за то, что не выдала тайны и довела до полубезумия, оказалось сильнее здравого смысла.

Он продолжал развязывать узел, как назло затянувшийся еще сильнее.

— Ты действительно веришь, что сегодня пойдет дождь?

— Да. Днем.

— Но если так, ты, надеюсь, не собираешься оставить меня под открытым небом?

Наконец-то в ее голосе послышались тревожные нотки. Давно пора. Его угроза вполне реальна.

Она сидела, опустив голову так, что волосы закрывали лицо.

— Если ты наконец скажешь правду, выложишь все свои секреты, откроешь все, что таила от меня, я могу и отказаться от своего плана.

Меррим гордо вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Нет никаких секретов. У тебя щетина… Пытается его отвлечь?

— Я мужчина. Сейчас утро. Конечно, щетина успела вылезти. И хватит обо мне. Ты вынесла четыре брака. И естественно, знаешь, что произошло. Как это было.

К его удивлению, она подняла руку и провела пальцем по его заросшей щеке, подбородку, другой щеке.

— Все дело в проклятии. Больше мне ничего не известно. И я не могу ничего объяснить. Ты очень отличаешься от меня.

— Меррим, в Пенуите есть молодые люди. Я насчитал не меньше дюжины. Все в этом проклятом замке могут объяснить, что произошло.

— О нет, они крестьяне, выполняющие черную работу. И мне нельзя слишком пристально их рассматривать. Я никогда не видела их обнаженными, да и купаются они крайне редко и не в казарме, где я раза два видела голых солдат.

Бишоп невольно рассмеялся и, сам не зная почему, подался вперед и поцеловал ее в губы. Девушка от неожиданности замолчала, перестав теребить веревку. Он вдруг заметил, что кожа у нее на запястье стерта до крови.