Хуже всего, пожалуй, было нежелание или неспособность некоторых людей пользоваться гальюном по назначению; эти негодяи справляли нужду прямо за рундуками или по углам. Разумеется, такие антисанитарные действия были строго запрещены, и на борту голландских судов подобное являлось скорее исключением, чем правилом, — по крайней мере, если сравнивать с кораблями других стран. Французский моряк Франсуа Пирар де Лаваль, описывая свое плавание на португальской ост-индской каракке в 1610 г., отмечает: «Эти корабли невероятно грязны и к тому же воняют; большинство экипажа не утруждает себя тем, чтобы выйти по нужде на палубу, что отчасти является причиной высокой смертности среди них. Испанцы, французы и итальянцы ничем не лучше, однако англичане и голландцы чрезвычайно щепетильны и чистоплотны». Однако доставленные вербовщиками неопытные новички, еще не привыкшие к качке, зачастую слишком сильно страдали от морской болезни, чтобы успеть добраться до гальюна; и даже старые голландские морские волки порой напивались до такого бесчувственного состояния, что валялись в собственных нечистотах. Последними, но не менее важными являлись блохи, вши и другие паразиты, кишевшие в матросской одежде, которую моряки часто не имели возможности поменять целыми неделями; и еще крысы, тараканы и прочие вредители, бурно размножавшиеся в корабельных кладовых среди гниющего провианта. В таких условиях чистота даже на борту голландских судов оставляла желать много лучшего. Капитан вышедшего из Зеландии «индийца», прибывшего на мыс Доброй Надежды в 1774 г., написал об одном из своих кораблей сопровождения, который высадил на берег 80 больных моряков: «Судно между палубами было до того грязно, что кое-кто из моих офицеров уверял, будто никогда не видел ничего подобного — даже на борту французских кораблей».

Нехватка соответствующей одежды являлась еще одной причиной высокой заболеваемости среди моряков. Похоже, Heeren XVII разделяли мнение вербовщиков, будто людям, выходящим в море в разгар голландской зимы, теплая одежда не нужна, раз вскоре они уже окажутся в тропических морях, под Южным Крестом. Однако директора закрывали глаза на совершенно очевидные факты. И если Бонд ел в своей поэме «Похвала навигации», которую он посвятил доктору Лауренсу Реалю, прежнему генерал-губернатору Восточных Индий, лишь мимоходом упомянул хронические потери людей из-за лишений и холода, то те же жалобы намного чаще и более убедительно исходили от многих старших чиновников компании, как результат их собственного опыта. Реаль и сам разделял невзгоды моряцкой жизни в Атлантике, на Средиземноморье — как и в Индийском океане и Южно-Китайском море. Симон ван дер Стел, губернатор мыса Доброй Надежды в 1679–1691 гг., отправил Heeren XVII конфиденциальное письмо, в котором он объясняет, что нехватка еды и продовольствия очень сильно влияет на моральное состояние моряков. «От недоедания они пали духом, — пишет он, — все запасы прочности исчерпаны, и они умирают».

Даже в европейских водах смертность была возмутительно велика. Например, зимой 1659/60 г. моряки голландского флота в запертой льдами гавани Копенгагена, в условиях, напоминавших крымскую зиму 1854/55 г. во время войны 1853–1856 гг., жестоко страдали от обморожений, сыпного тифа и других заболеваний. В любом случае на протяжении XVIII в. качество провианта и одежды только ухудшалось, особенно в голландском военно-морском флоте. Такое положение дел явилось одной из основных причин трудностей с набором нужного количества моряков в 1780 г.

Когда мы рассматриваем опасности, неотделимые от жизни моряков в дальних морях во времена парусного флота, то нет ничего удивительного, что смертность порой достигала катастрофических масштабов, особенно на борту восточных «индийцев». Наиболее распространенными и ужасными заболеваниями на кораблях можно назвать следующие: цинга — термин, использовавшийся для целой группы заболеваний, вызванных недостатком питания; корабельная (или тюремная) лихорадка — то есть тиф, обычно попадавший на борт с зараженной одеждой больных новобранцев, доставленных вербовщиками; дизентерия — она же «кровавый понос», как прозвали ее голландские и английские моряки. Простуда, плеврит и гнойное воспаление легких также собирали свою жатву смертей. Еще одним тяжелым заболеванием была задержка мочеиспускания, что часто вызывалось гипертрофией предстательной железы, особенно среди немолодых моряков 50–60 лет. Никоим образом нельзя пренебрегать масштабами несчастных случаев и фактором примитивной хирургии того времени, делавшей любую операцию чрезвычайно опасной, не говоря уж о риске гангрены.

Поэтому неудивительно, что, когда моряки возвращались после пятилетнего пребывания в Индиях домой, они имели склонность проматывать свое заработанное тяжким трудом жалованье в борделях и тавернах, из-за чего их прозвали «сеньорами на шесть недель». Амстердам стал Меккой этих heeren varensgasten — «катающихся на лодках господ», вне зависимости от той страны, откуда они были родом. Деньги, которые они тратили таким образом, являлись долгожданным источником дохода для торговцев и хозяев таверн на протяжении двух столетий. В 1688 г. английский консул в Амстердаме писал, что к борделям, существовавшим под видом музыкальных заведений, относились терпимо, поскольку вернувшиеся из плавания моряки «настолько изголодались по женщинам, что если бы здесь не было приманки в виде таких домов, то они брали бы силой жен и дочерей самих граждан города». 100 лет спустя еще один очевидец заметил, что «сеньоры на шесть недель» низводили себя от состояния относительного достатка до «наготы адамитов» того времени, но при этом самодовольно добавил: «А где остались промотанные ими деньги? В Амстердаме. И кто извлек из них прибыль? Жители города».

Если мы видели, что среди моряков дальнего плавания насчитывалось множество иностранцев, то в числе солдат их было еще больше — как в армиях, оплачиваемых Генеральными штатами, так и в составе наемников Вест- и Ост-Индской компаний. Даже во время Восьмидесятилетней войны подавляющее большинство солдат, сражавшихся под знаменами принцев Оранских, были не голландцами, а немцами, валлонами и другими иностранцами. Точно так же в армии Соединенных провинций многие годы служили целые полки шотландцев и англичан, хотя, как утверждают некоторые современные писатели, голландские солдаты не являлись такой уж редкостью. Памфлет 1613 г. напоминает нам, что даже в Свободных Нидерландах голод и безработица являлись самыми действенными вербовщиками. «Мать-природа производит на свет рекрутов дважды в году; раз летом — тех, кто увиливает от работы и не переносит запаха собственного пота, и ближе к зиме, когда не хватает дров, торфа и прочих зимних припасов». Разумеется, соотношение голландцев среди офицеров было значительно выше, чем среди рядовых, но и здесь можно было встретить много офицеров немцев, французов, швейцарцев, англичан и шотландцев — в ранге от прапорщика до фельдмаршала. Многие из офицеров, как голландских, так и иностранных, были аристократического или дворянского происхождения. Что находилось в резком контрасте со службой на флоте, где до первой половины XVIII в. большинство офицеров происходили из среднего или рабочего сословия.

Несмотря на катастрофический упадок голландского военного флота и, в меньшей степени, торгового, на протяжении всего XVIII столетия в провинциях Голландия, Зеландия и Фрисландия среди представителей голландского рабочего сословия всегда было проще набрать моряков, чем солдат.