- Я старалась, - заверила я её и поинтересовалась: - А в той комнате, где сейчас живу я, кто-то жил до меня?

- До вас? Нет, никто не жил, - ответила кухарка, поставив чугунки в духовку и одним махом ссыпав в кастрюлю с бульоном мелко нарезанные морковь, репу и сельдерей. – А почему вы спрашиваете?

- Так, просто, - я пожала плечами. – Если я вам не нужна, Лоис, то до обеда поднимусь к себе.

- Ой, вы так говорите, барышня, будто я вас работать заставляю! - прыснула она. – Конечно, отдыхайте, если устали.

- Не устала, - я не пожелала выглядеть в её глазах неженкой и лентяйкой. – Надо составить план обучения Марлен. Потом покажу его месье маркизу, чтобы он одобрил.

- Тогда только завтра покажете, - сказала Лоис, отливая пару ложек супа в мисочку, чтобы остудить и попробовать на соль и приправы. – Милорд уехал по делам, вернётся ночью, а то и завтра утром, если заночует не дома.

«А где это он может заночевать?», - чуть не спросила я, но вовремя прикусила язык.

Личная жизнь маркиза Людоеда меня не касается. Но надо ожидать, что молодой, красивый и богатый мужчина не может быть один. В столице такие отношения деликатно назывались par amour, а в деревне моего папы говорили проще – завёл любовницу. Любимое развлечение скучающих аристократов. Ну и пусть себе развлекается. Главное, чтобы платил.

- Книгу свою не забудьте, барышня! – окликнула меня вслед Лоис.

- Очень мило, что напомнили, - поблагодарила я, сунув кулинарную книгу под мышку.

Вот, так задумалась о маркизе Людоеде, что позабыла о папином наследстве. А ведь оно пригодилось мне почти сразу. И как неожиданно пригодилось…

Любовно похлопав книгу по переплёту, я поднялась по лестнице и лицом к лицу столкнулась с госпожой Броссар, которая как раз выходила из комнаты Марлен.

- Поздравляю, - произнесла госпожа Броссар с непередаваемой интонацией – то ли и правда поздравляла, то ли насмешничала. – У вас несомненный талант, барышня Ботэ. Пара слов, немного манной каши, и ненависть тут же превращается в любовь.

- Очень приятно слышать это, - ответила я как можно дружелюбнее. – Я рада, что Марлен переменилась ко мне.

- Я тоже очень рада, что вы нашли к ней подход, - кивнула госпожа Броссар. – Только зря вы забиваете ей голову красотами столичной жизни. Может, в столице и веселятся, не думая о душе, а мы здесь, в Шанталь-де-нэж, понимаем, какой печальной и короткой может быть жизнь.

- Мне кажется, такие знания нужны взрослому, а не ребёнку, - возразила я. – Зачем лишать детей радости и надежды? О печалях они и без нас узнают, а нам надо подарить им сказку.

Но по взгляду госпожи Броссар я поняла, что услышана не была. Этим взглядом вполне можно было колоть сланец, не прибегая к кувалдам.

- Надеюсь, вы примете к сведению то, что я вам сказала, - сказала она сухо. – Прошу простить, у меня много дел.

Я посторонилась, пропуская её, но не утерпела и спросила:

- Почему я вам так не нравлюсь? Если это из-за того, что я называла вас «мадам», то приношу искренние извинения. Я не знала о вашей жизни…

Она обернулась так стремительно, что заколыхались оборки на чепце, и спросила уже с нескрываемым сарказмом:

- А теперь, значит, знаете?

- Мне рассказали про господина Монтеро, - ответила я, сочувственно. – Мне, правда, очень жаль. Но, возможно, вы зря осуждаете его…

- Зря?! – она так и подскочила, и так вытаращила на меня глаза, что я попятилась. – Да будет вам известно, барышня, - теперь госпожа Броссар чеканила слова, как солдат – шаг, - я его не осуждаю. Мне нет никакого дела до этого отвратительного, легкомысленного, ничтожного человека! А вам лучше бы заниматься своими непосредственными обязанностями, а не крутить подолом по городу, собирая сплетни!

И прежде, чем я успела оправдаться, госпожа Броссар начала спускаться по лестнице, бормоча себе под нос «это немыслимо» и «нынешняя молодёжь…».

Я осталась стоять – с горящими ушами, злясь и негодуя, но в то же время мне было стыдно. Госпожа Броссар права – я проявила бестактность в первый раз (пусть и по незнанию), и теперь – уже умышленно (хотя и из лучших побуждений). Расстаралась, просто. И как теперь прикажете умасливать госпожу Сухую Жердь?

Зайдя в свою комнату, я досадливо бросила книгу на стол и подошла к окошку, выглянув из-за шторы.

В Шанталь-де-нэж опять сыпал снег – густыми пушистыми хлопьями, неторопливо, но основательно, словно собирался засыпать до крыш весь город к Рождеству. Если снегопад не прекратится, то точно все дороги будут перекрыты, и вернуться я не смогу, даже если очень захочется. Но своего я добилась – Марлен разговаривает со мной, и даже, смею надеяться, с приязнью. Вот так вам, месье маркиз! Будете теперь знать, на что способны столичные штучки в красных сапожках!

Опустив штору, я прошла к письменному столу, собираясь набросать план занятий с Марлен, чтобы заинтересовать её учёбой с первых же уроков.

Думаю, для начала надо попробовать музыку и рисование. Девочки это любят, и это интереснее, чем сразу начать зубрёжку букв и цифр. А потом…

Я взяла чернильницу и замерла, позабыв хрустальную вытащить пробку.

Книга, которую я оставила закрытой, была открыта – на странице с рецептом «Винартерты».

Некоторое время я задумчиво рассматривала книгу.

Сквозняк, что ли? Или я уже не помню, что делала секунду назад?

В любом случае, «Винартерта» меня не интересует. Марлен согласилась на Вислоухий пирог. Конечно, в кулинарной книге такого рецепта быть не могло, потому что пирог не относился к изысканной кухне – его пекли в деревне моего отца. Но никому об этом знать не полагалось, а в кулинарной книге обязательно должен быть рецепт дрожжевого текста, из которого печётся Вислоухий пирог.

Поставив чернильницу обратно, я нашла нужную страницу, перечитала, сделала закладку и положила книгу на прикроватный столик, закрыв её и для верности похлопав по переплёту.

Потом вернулась к столу и составила самый подробнейший план обучения Марлен. Покажу его завтра милорду Огресту – пусть видит, что я завоёвываю его племянницу не только едой, но и интересными занятиями.

До ужина я пару раз забегала к девочке, и оба раза была принята маленькой принцессой весьма благосклонно. Я отнесла ей алую ленту и показала мандолину – маленькую, с серебряными струнами, больше похожую на детскую гитару. Музыкальный инструмент произвёл ещё большее впечатление, чем королевская лента, и я клятвенно пообещала Марлен научить её играть на мандолине и читать ноты, если она съест свой ужин до последнего кусочка.

Ужин был съеден, но госпожа Броссар, с который мы встретились вечером за столом, не похвалила это, как моё достижение.