Мамочки, он входит в раж!.. Да нет,

Вы ведь не допустите, сограждане!

Как, рубль еще? А то ударишь?

Это вымогательство, товарищ /5; 498/.

Противник героя вошел в раж и в этом раже вымогает у него деньги. Данный мотив повторится через несколько лет в «Мистерии хиппи»: «Выжимайте деньги в раже, / Только стряпайте без нас / Ваши купли и продажи…».

Этот раж, характерный для представителей власти, встречается также в песне «Ошибка вышла»: «Он в раж вошел — знакомый раж <…> Он стервенел, входил в экстаз»; и в аллегорическом стихотворение «Проделав брешь в затишье…»: «Морозу удирать бы, / А он впадает в раж: / Играет с вьюгой свадьбу, / Не свадьбу, а шабаш».

Кстати, и шабаш — одно из характерных свойств власти — встречается в песне «Ошибка вышла»: «Шабаш калился и лысел», — и в «Сказке о том, как лесная нечисть приехала в город»: «От скучных шабашей смертельно уставши…».

Вернемся к «Разговору в трамвае».

Когда герой во второй раз отказался отдать деньги, то есть не поддался шантажу, противник нанес ему удар: «Наконец! Вот милиция. / Жаль, что не могу пошевелиться я, / А не то я — вслух заявляю! — / Дал бы по лицу негодяю» /5; 498/.

Негодяем назван противник героя и в «Песне автозавистника»: «Ах, черт! “Москвич” меня забрызгал, негодяй!». Причем если здесь он его забрызгал, то в ранней редакции «Разговора в трамвае» — «плюнул и прошел по коленям», а в «Притче о Правде и Лжи» (с. 474 — 493) Правду вымазали черной сажей. Сравним также строку «Дал бы по лицу негодяю» со стихотворением «Я не успел» (1973): «И по щекам отхлестанные сволочи / Бессовестно ушли в небытиё».

В целом же ситуация, представленная в «Разговоре в трамвае» («Жаль, что не могу пошевелиться я»), восходит к «Сентиментальному боксеру» (1966): «Вот — апперкот, я — на полу, / И мне нехорошо!». Но тут он еще находил в себе силы, чтобы продолжить борьбу: «Встаю, ныряю, ухожу, / И мне идут очки».

Такая же ситуация возникнет в «.Дворянской песне», где он вновь найдет в себе силы, чтобы оправиться от удара: «Не поднимайте, ничего, — / Я встану сам, сумею! / Я снова вызову его, / Пусть даже протрезвею». Однако в «Разговоре в трамвае» силы у него уже иссякнут: «Наконец! Вот милиция. / Жаль, что не могу пошевелиться я».

Интересно, что про своего противника в «Сентиментальном боксере» герой говорит: «Но он пролез — он сибиряк»; в «Дворянской песне» обращается к нему: «Вы проходимец, ваша честь, — / И я к услугам вашим!»; а в стихотворении «Говорили игроки…» (1975), которое, как и предыдущая песня, посвящено карточной теме, характеризует своих врагов следующим образом: «Два пройдохи — плут и жох — / И проныра, их дружок, / Перестраховались, / Не оставят ни копья — / От других, таких как я, / Перья оставались». В черновиках же читаем: «Прохиндеи из угла / Заявляли нагло, / Что разденут донага / И обреют наголо» /5; 609 — 610/, - и тут же вспоминается исполнявшаяся Высоцким песня «Получил завмагазина…», где этот завмагазина охарактеризован как «жуткий жулик и прохвост».

А между «Сентиментальным боксером» и «Разговором в трамвае» наблюдается даже буквальное совпадение, лишний раз подчеркивающее единство темы: «И что дерется, вот чудак! — / Ведь я его не бью» /1; 471/ = «Граждане! Вы все свидетели — / Я его не бил, как вы заметили» /5; 498/.

Но вместе с тем налицо и развитие мотива: если «сентиментальный боксер» говорит, что с детства не может бить человека по лицу, то в концовке «Разговора в трамвае» лирический герой уже «дал бы по лицу негодяю», как и в ряде других произведений: «И по щекам отхлестанные сволочи / Бессовестно ушли в небытиё» /4; 74/, «Я все мускулы напряг, / Но не сжимается кулак. <.. > Снова снится вурдалак, / Но теперь я сжал кулак — / В кости, в клык и в хрящ ему! / Жаль, не по-настоящему…» /3; 318–319/, «Еще сжимал я кулаки / И бил с натугой, / Но мягкой кистию руки, / А не упругой» /3; 78/, «Но бьем расслабленной рукой, / Холодной, дряблой — никакой» /4; 161/ (а между двумя последними произведениями наблюдается еще одно сходство: «Я перед сильным бил поклон, / Пред злобным гнулся» /3; 79/ = «То — гнемся бить поклоны впрок, / А то — завязывать шнурок» /4; 160/).

Да и в реальной жизни Высоцкий готов был «пощупать морду» представителям власти. Редактор фирмы «Мелодия» Евгения Лозинская рассказала о таком эпизоде: «Однажды он мне сказал, что сейчас поедет и набьет морду Демичеву, министру культуры, и быстро побежал вниз по лестнице. Я побежала за ним и ухватилась за его кожаную куртку. Он так и стащил меня с лестницы, но все же мне удалось его остановить, правда, уже во дворе. Когда он повернулся ко мне, в его глазах стояли слезы.

Я крепко держала его одной рукой, а второй вытирала его слезы и уговаривала, уговаривала. “Им только того и надо, чтоб ты сорвался, неужели ты этого не понимаешь? Ты никуда не пойдешь и никого не будешь бить. Ты никогда не унизишься до этого”»112*1.

Имеет смысл также проследить общие мотивы между «Дворянской песней» и «У нас вчера с позавчера…» (1967), в которой власть была представлена в образе шулеров: «Шла неравная игра — одолели шулера». Поэтому в «Дворянской песне» лирический герой скажет своему противнику (графу): «Но вы б, конечно, предпочли на шулерских колодах». Здесь герой называет его проходимцем, и такими же выведены шулера в предыдущей песне: «Мы их не ждали, а они уже пришли».

В «Дворянской песне» после окончания дуэли герой кричит: «Пусть он расскажет, старый хрыч, чем он крапил колоду». И этой же крапленой колодой будут пользоваться пройдохи и проныры в стихотворении «Говорили игроки…»: «Карты, у них краплены, / Деньги тоже мечены». Поэтому все они являются шулерами: «…Чтоб держал он на скатерти руки / И не смог передернуть туза» («Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты…», 1975), «Из колоды моей утащили туза» («Погоня», 1974). Данной темы мы уже касались в начале главы и тогда же привели буквальную перекличку между «Дворянской песней» и стихотворением «Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты…»: «На стол колоду,