Я поступил дурно» (т. 2, ч. 5, гл. 13. «Дуэль»). Сходства здесь очевидны: «я извинился перед графом» = «Ах, граф, прошу меня простить»; «Я поступил дурно» = «Я вел себя бестактно»; «принять мои извинения» = «Примите… извиненье».

Между тем в песне Высоцкого граф не только не принял извинения героя, но и назвал его дураком: «Дурак?! Вот как! Что ж, я готов! / Итак, ваш выстрел первый». Этот сюжетный поворот связан с наличием в песне социально-политического подтекста — конфликта поэта и власти.

Различие также состоит в том, что в «Дворянской песне» герой собирался встретиться с графом с глазу на глаз: «Я в долг хотел у вас просить <.. > Хотел просить наедине — / Мне на людях неловко». - а в романе Дюма Альбер перед дуэлью хотел поговорить с графом именно «на людях» (т. 2, ч. 5, гл. 13. «Дуэль»): «Подождите, господа, — сказал Альбер, — мне надо сказать два слова графу Монте-Кристо». - спросил Моррель. — «Нет, при всех».

Объясняется это различие тем, что лирический герой Высоцкого предпочитает беседовать со своими оппонентами тет-а-тет: «Доктор, мы здесь с глазу на глаз — / Отвечай же мне, будь скор…» («Диагноз»), «Недавно мы с одним до ветра вышли / И чуть потолковали у стены» («Песня Гогера-Могера»), «Год назад — а я обид не забываю скоро — / В шахте мы повздорили чуток. / Правда, по душам не получилось разговора — / Нам мешал отбойный молоток» («Рядовой Борисов!..»).

Протеже графа Монте-Кристо Моррель говорит ему о виконте Альбере: «…я знаю, что он два раза дрался на дуэли, и дрался очень хорошо». А герой «Дворянской песни», прототипом которого послужил Альбер, скажет: «Кинжал… Ах, если б вы смогли! / Я дрался им в походах!». Здесь же герой обращается к графу: «Я в долг хотел у вас просить», — поскольку тот богат: «Он в ответ: “У меня этих самых рублей — / Я тебе ими бампер обклею” <.. > Но вернул мне штаны всемогущий блондин» («Снова печь барахлит…»). Таким же выведен и граф Монте-Кристо, который мысленно обращается к себе: «Ты, возрожденный к жизни, богатый сумасброд, грезящий наяву, всемогущий провидец, всесильный миллионер» (т. 2, ч. 5, гл. 16. «Валентина»).

Помимо виконта Альбера де Морсера, общие черты с лирическим героем в «Дворянской песне» имеет и его отец — генерал Фернан де Морсер, пэр Франции, который также вызывает графа на дуэль: «Вы — проходимец, ваша честь, и я к услугам вашим!» ~ «Да, ты меня знаешь, не сомневаюсь, но я не знаю тебя, авантюрист, купающийся в золоте и драгоценных камнях! В Париже ты называешь себя графом Монте-Кристо; в Италии — Синдбадом-Мореходом; на Мальте — еще как-то, уж не помню. <…> я всажу шпагу в твое сердце!» (т. 2, ч. 5, гл. 15. «Самоубийство»).

Кроме того, генерал де Морсер говорит о своей ненависти к графу МонтеКристо: «Я инстинктивно ненавижу вас У меня такое чувство, будто я вас всегда знал и всегда ненавидел!» (там же), — как и лирический герой Высоцкого, который обращается к палачу: «Я ненавижу вас, паяцы, душегубы!» (АР-16-188).

Подводя итоги, можно сказать, что палач из одноименного стихотворения Высоцкого — это тот же «новоявленный граф Монте-Кристо» из стихотворения «Снова печь барахлит…» и тот же граф из «Дворянской песни»; другими словами — разные образы персонифицированной власти.

Завершая разговор о «Дворянской песней», сопоставим ее с «Песней про правого инсайда», поздняя редакция которой также датируется 1968 годом.

В обоих произведениях встречается мотив притворства противника героя. Про инсайда сказано, что он «захромал и не стал подходить ко мне близко». Поэтому в «Дворянской песне» герой ему скажет: «Вы не получите инфаркт, / Вам не попасть в больницу!», — так как хочет с ним расквитаться: «Я снова вызову его» = «Очень я до инсайда добраться хочу», — несмотря на «огромное скопленье народа»: «Плевать, что тьма народу!» /2; 100/ = «Пусть народ на трибунах свистит неприятно» /2; 434/ (похожая атмосфера упоминается в «Сентиментальном боксере» и в черновиках «Четверки первачей»: «В трибунах свист, в трибунах вой» /1; 199/, «Стадион ревмя ревел, / Бесновался, свиристел» /4; 428/).

А желание расквитаться со своим врагом герой выскажет и в «Разговоре в трамвае» (1968): «А не то я — вслух заявляю! — / Дал бы по лицу негодяю» /5; 498/.

Здесь он не поддался шантажу своего противника, отказавшись дать ему деньги, и в итоге появилась милиция (как в стихотворении 1971 года: «…А начнешь возражать — / Участковый придет» /3; 115/).

Герой надеется, что милиция их рассудит, но та оказывается на стороне его врага: «Путаете вы, не поддавший я! / Гражданин сержант, да пострадавший я!». И эта же ситуация повторится через год в стихотворении «Я склонен думать, гражданин судья…» (1969): «Ведь нападавшим вовсе не был я, / А я, скорее, даже — пострадавший». Здесь же герой говорил судьям: «Я возвращался, / А он — навстречу», — как уже было в «Песне про правого инсайда»: «Вдруг инсайд из угла побежал мне навстречу» /2; 434/. Далее он сетует: «Он неправ, ох неправ этот правый инсайд!» /2; 435/, - как и в «Разговоре в трамвае»: «Это он неправ, да клянусь я!» /5; 499/. Но милиция не слушает героя и хочет лишить его свободы, если он не заплатит штраф, то есть фактически занимается тем же вымогательством, что и власть, так как в произведениях Высоцкого они составляют единое целое.

Кроме того, строка «Это он неправ, да клянусь я!» находит аналогию во многих произведениях, поскольку подобные клятвы часто звучат из уст лирического героя и других авторских двойников: «И если б я сегодня был один, / Я б рассказал, поклявшись, нож мне в спину» («Хоть нас в наш век ничем не удивить…»; АР-14-25), «Голая Правда божилась, клялась и рыдала» («Притча о Правде»[1323] [1324]), «И я клянусь вам искренне, публично» («Про второе “я”»), «И я клянусь — последний буду гад!» («О нашей встрече»), «Лучше не украду — и пусть! На бега не пойду — клянусь» («А в двенадцать часов людям хочется спать…»/1; 419/), «Нет прохода здесь, клянусь вам, / От любителей искусства» («Куплеты Бенгальского»), «А коль откажется сказать — / Клянусь своей главою…» («Дворянская песня»), «Клянусь — мне это скоро надоест» («Про любовь в каменном веке»; АР-7-7), «Я больше не буду покорным, клянусь» («Песня самолета-истребителя»),