в результате последовательных действий, которые вызвали бы и мою смерть, если бы я не прервал эту последовательность. Когда ты будешь умирать, я снова удалюсь в абсолютную пустоту, где меня не достанут никакие космические причины и следствия. Таким образом я обеспечу себе двойную защиту».

Несколько предыдущих часов я провел за столом в лаборатории, составляя этот отчет. Какая бы участь меня ни постигла – будь то смерть или нечто более странное, – по крайней мере, сохранится письменное свидетельство о необычайных событиях, участником коих я стал.

После беседы с существом, известным мне под именем Абернарда Хамихамах, я долгое время старательно избегал приема супернаркотика, неоднократно подавляя импульсивное желание к нему прибегнуть. Подспудно я желал (или, скорее, направлял всю свою волю на то), чтобы Абернарда Хамихамах сам возобновил употребление препарата и погиб вместо меня.

Позднее, в ходе немногочисленных недавних экспериментов с наркотиком, я видел только пустую лабораторию моего двойника в другом измерении. Надо полагать, каждый раз он находился где-то в суперпространстве. Со мной он больше не разговаривал.

Однако меня не покидает странное ощущение, будто сейчас я ближе к нему, чем во время наших совместных видений или нашей беседы. Моя физическая деградация прогрессирует, но в то же время необычайно укрепляются и расширяются мои интеллектуальные способности. Это невозможно передать словами, но мой разум, похоже, получил доступ к дополнительному измерению. Я словно обрел новые органы чувств, помимо пяти нормальных и еще одного, разбуженного наркотиком. Возможно, те особые силы, которые использовал против меня Абернарда Хамихамах, отчасти перешли ко мне, следуя космическим законам, которые не способен полностью отменить никто, даже находясь вне времени и пространства. Равновесие обязательно восстановится, какие бы неведомые силы четырехмерного разума ни попытались его нарушить.

Так вышло, что волевое усилие моего двойника передалось мне и обернулось уже против него, несмотря на мою ранее упомянутую вторичность. Сейчас меня преследует образ абсолютной космической пустоты, где он скрывается. И во мне растут желание, воля и силы, необходимые для того, чтобы телесно переместиться в эту пустоту и прервать цепочку следствий, начало которой было положено изобретением супернаркотика.

Что произойдет, если я сумею таким образом скрыться до того, как меня прикончит наркотик? Что произойдет со мной и с моим визави, если мы встретимся в пустоте меж мирами нашего двойного космоса?

Приведет ли такая встреча к уничтожению нас обоих? А может, мы оба выживем – или станем одним целым? Остается только ждать и строить догадки.

Ждет ли и он сейчас, сомневаясь и гадая?

Нас все еще двое – или только один?

Возмездие незавершенности

Незаурядному таланту писателя Фрэнсиса Ла Порта сопутствовало воистину феноменальное трудолюбие. Но, на беду, он всегда был излишне строг к своему творчеству. Маниакальная, мелочная неудовлетворенность позволяла ему закончить разве что одну из дюжины начатых рукописей. Хотя издатели наперебой выпрашивали его новые опусы и охотно покупали те немногие, что он присылал, Фрэнсису редко удавалось добраться до финала прежде, чем его настигал очередной приступ самоедства.

Сотни рукописей разной степени готовности он бросил; как правило, хранились они в двух-трех экземплярах, благо копировальная бумага всегда была у него под рукой. Многие достигали объемов повести или даже романа, тогда как иные были заброшены сразу после начальных абзацев. Порой он делал несколько вариантов одной и той же истории, сокращенных либо расширенных. К этому надо добавить бесчисленные наброски сюжетов, часть которых он попытался развить, а к работе над прочими так и не приступил.

Все это до отказа заполняло ящики его письменного стола, громоздилось шаткими кипами и выпирало из коробок, сложенных вдоль стен рабочего кабинета. Целые горы недоделок, составляющие труд всей его жизни.

В большинстве своем это были донельзя мрачные повествования с ужасами, смертями, колдовством и сатанизмом. На их страницах кишели призраки, нежити, вурдалаки, оборотни и злые духи.

И они часто терзали Ла Порта подобно мукам нечистой совести. Иногда, в темные предрассветные часы, автору даже мерещился укоризненный шепот собственных персонажей. Заснуть ему удавалось, только пообещав им без дальнейших проволочек дописать один или несколько рассказов.

Но, несмотря на эти обещания, бумажные груды в кабинете продолжали покрываться все более толстым слоем пыли. А каждый новый день подбрасывал Фрэнсису идею для нового сюжета. Время от времени он все же заканчивал какую-нибудь вещь – из тех, что покороче и попроще, – и в должный срок получал соответственный гонорар от редакций «Диковинных историй» или «Чудных сказаний». В таких случаях он позволял себе одну из редких пирушек с обильными возлияниями, и тогда в его мозгу начинали клубиться дичайшие фантазии, из которых он мало что мог припомнить впоследствии.

Сам того не подозревая, Ла Порт оказался в положении некроманта, который вызвал духов из адской бездны, но понятия не имел, как их контролировать или как от них избавиться.

Однажды вечером он погрузился в сон, после того как поглотил почти полгаллона дешевого кларета, купленного на выручку от недавней публикации. Сон был тяжелым, но продлился недолго. Пробудил Фрэнсиса какой-то неясный шум, в котором, однако, были различимы отдельные голоса. Озадаченный и еще не совсем протрезвевший, он несколько минут прислушивался, пока шум не стих. Потом вдруг раздался звук, похожий на бумажный шелест. Этот звук становился громче, будто сдвигались, соскальзывая на пол, большие массы бумаги. Далее грянули голоса, словно целая толпа людей заговорила одновременно. Разобрать что-либо в этом гвалте было невозможно, но доносился он, без сомнения, из кабинета.

Когда Ла Порт сел в постели, у него вдоль позвоночника пробежали мурашки. Звуки были таинственными и жуткими – под стать всему тому, что он воображал, сочиняя истории о ночных кошмарах. Теперь ему уже слышалось нечто вроде странной, зловещей дискуссии, в ходе которой какие-то нечеловеческие, судя по тембрам, голоса отвечали другим, больше похожим на голоса людей. Пару раз он уловил собственное имя, произнесенное с невнятным чужеродным акцентом, а это уже намекало на тайный враждебный сговор.

Ла Порт рывком поднялся на ноги. Зажег керосиновую лампу, вошел в кабинет и заглянул в каждый угол, но не заметил ничего, кроме привычных нагромождений бумаг. На первый взгляд все выглядело нетронутым, хотя виделось как сквозь плотную дымку. Сей же миг Ла Порт начал задыхаться и кашлять. Подойдя ближе к рукописям, он обнаружил, что покрывавшая их месяцами и годами пыль теперь была сметена и поднялась в воздух.

Он повторно обыскал весь кабинет, но не выявил никаких других признаков вторжения – ни человеческого, ни сверхъестественного. Возможно ли, чтобы сюда