Рован упал на колени перед воротами. Мимо, не замечая его, в город шли шеренги моратских солдат. Такого просто не могло быть, однако… Его лицо ощущало тепло солнца. В ноздри ударяло отвратительное зловоние смерти.

Рован до скрипа сжал зубы, приказав себе выбраться отсюда, из этого кошмара наяву.

Не помогло.

Его плеча коснулась маленькая нежная рука.

– Ты сам навлек это на себя, – произнес певучий женский голос.

Он сразу узнал ее голос. Такое не забывается.

Лирия.

Она стояла у него за спиной, глядя на тело Аэлины. Лирия была в темных доспехах армии Маэвы. Волосы, всегда обрамлявшие ее миловидное лицо, она заплела в тугую косу.

– И Аэлину погубил тоже ты, – почти с уверенностью произнесла женщина, которую Рован, по внушению Маэвы, когда-то считал своей истинной парой.

Но Лирия умерла очень давно. Аэлина должна была остаться в живых.

– Неужели ты предпочел бы ее мне? – спросила Лирия, буравя его своими светло-карими глазами. – В кого же ты превратился?

У Рована не было слов, чтобы объясниться и попросить у Лирии прощения.

Аэлина была мертва. Он не мог дышать. И не хотел.

– Во всем, что со мною случилось, виноват ты, – злобно усмехаясь, заявил Коннал.

Фенрис вновь очутился на веранде Маэвиного дворца в Доранелле. А он-то думал, что больше никогда не увидит этого проклятого места. Он стоял на коленях, борясь с подступающей к горлу желчью.

– Прости меня.

– Простить тебя? А что это изменит? Признайся, ты ведь без колебаний пожертвовал мною, только бы получить желаемое.

Фенрис покачал головой, которая вдруг стала волчьей. Он любил и гордился своим фэйским телом. Обличье белого волка ему тоже нравилось, но тогда он терял возможность говорить.

– Ты отбирал у меня все, чего мне хотелось, – продолжал его брат-близнец. – Всё без исключения. Ты хоть оплакивал мою гибель? Или у тебя даже слезинки не упало?

Фенрис испытывал жгучую потребность объяснить брату, что тот ошибается. Ему нужно было столько сказать Конналу. Но волчья пасть не умела произносить слова фэйского и человеческого языка. Он мог лишь рычать, выть или скулить.

– Из-за тебя я погиб, – прошептал Коннал. – И всю жизнь страдал тоже из-за тебя. Этого я никогда не забуду.

Ответные слова жгли Фенрису язык, но из пасти слышалось только глухое рычание.

Зрелище было жуткое, невыносимое. Рован, стоящий на коленях и выкрикивающий какие-то слова. Фенрис с задранной к небу мордой и потоком слез, льющихся из волчьих глаз. Лоркан, молчаливый, окаменевший, созерцающий неописуемый ужас.

– Теперь видишь, на что я способна? – спросила довольная собой Маэва. – Видишь, сколь беззащитны они против моей силы?

Рован закричал еще громче. У него вздулись жилы на шее. Он отчаянно сопротивлялся Маэве.

Аэлина не могла на это смотреть. Зрелище становилось все более невыносимым. Это не было иллюзией или наведенным сном. Рован и его соратники страдали по-настоящему.

Наконец-то Маэва явила свое жуткое и отвратительное валгское могущество. Им обладали и валгские принцессы. Прежде Аэлина побеждала темную магию силой своего огня. Но того огня у нее больше не было. Она могла лишь смотреть на страдания Рована и остальных, не способная им помочь.

– Тебе нечем торговаться со мною, – сказала Маэва. – Нечего предложить, кроме себя.

Что угодно, только не это. Ни в коем случае.

– Ты – ничтожество.

За спиной Элиды высились башни города, которого Лоркан никогда не видел, но который мог стать его новым домом. Холодный ветер трепал ее темные волосы. Таким же холодным был блеск ее глаз.

– Незаконнорожденное ничтожество, выросшее на улицах, – продолжала Элида. – Неужели ты думал, что я запятнаю себя близостью с тобой?

– Я думал, ты сможешь стать моей истинной парой, – хрипло ответил Лоркан.

– Истинной парой? – с издевкой переспросила Элида. – Да как такое вообще пришло тебе в голову после всего, что ты сделал?

Происходящее не могло быть настоящим. Оно и не было настоящим. Однако эта холодность на ее лице, отстраненность…

Сам виноват. Ничего иного он не заслуживал.

Маэва копалась в разуме и памяти трех фэйцев – некогда ее преданных слуг, а сейчас рабов ее темной силы.

– Жаль Гареля, – посмеиваясь, сказала она. – Но он хотя бы погиб достойно.

Гарель…

– А ты что, не знала? – удивленно цокнула языком Маэва. – Горный лев больше не зарычит. Пожертвовал жизнью, защищая своего детеныша.

Гарель погиб. Это не было ложью. Аэлина почувствовала дыру в сердце, пробитую словами Маэвы.

– Его ты спасти не могла, – продолжала Маэва. – А их еще можешь.

Теперь кричал Фенрис. Рован умолк, отрешенно глядя неведомо куда. Должно быть, то, что он видел, находилось за гранью криков и слез.

Боль. Невыразимая и невообразимая. Такая же, какую пришлось выдержать Аэлине. Возможно, еще хуже.

И тем не менее…

Златинец лежал рядом с Аэлиной. Маэва не успела ничего сделать. Даже повернуться не успела, как Аэлина схватила меч и швырнула в валгскую королеву.

Еще немного, и меч угодил бы в Маэву, но она сумела нагнуться. Златинец вонзился в снег, и тот мгновенно растаял. Лезвие меча по-прежнему пылало.

Аэлине этого только и было нужно.

Она метнула пламя меча в окружающий мир. Не в Маэву. Пламя ударило по плечам Рована, Фенриса и Лоркана. Удар был сильным и глубоким. Аэлина поставила на них огненное клеймо.

Аэлина была мертва. Она погибла, а он не сумел уберечь ее от гибели.

– Какой же ты жалкий, – сказала Лирия, продолжая смотреть на ворота и качающийся труп Аэлины. – Ты это заслужил. После того, как ты обошелся со мною, ты это заслужил.

Аэлина была мертва. Он больше не хотел жить в этом мире. Ни одной лишней минуты.

Аэлина была мертва. А он…

Что-то ударилось ему в плечо и обожгло. Казалось, к нему прикоснулись раскаленной кочергой и поставили клеймо.

Пламя.

Рован взглянул на плечо. Там не было никакого ожога.

– Странная у тебя любовь, – продолжала Лирия. – Те, кого ты любишь, почему-то вынуждены страдать от твоей любви.

Слова Лирии отодвинулись, заслоненные жжением в плече.

Его обожгло снова. Призрачная рана. Воспоминание… Нет, не воспоминание, а целая жизнь, брошенная во тьму. В иллюзию.

Якорь.

Однажды таким же якорем он вытащил Аэлину из когтей валгского принца.