должны были в ближайшем времени привести к появлению нескольких огромных и хищных империй. Что-то живое получилось только у Котёнка. К моему удивлению, он действовал почти так, как действовал бы я. Немного наивно, но в целом очень мудро. Похоже, я многого не знаю о своём сыне…

В разгар оглашения списка плохих новостей к моему сознанию проник поток яростных молений. Пришлось немного прерваться и обратить внимание на источник шума. Оказалось, что это верховный первосвященник доехал из столицы к месту моей казни и понял, что произошло. Он принадлежал к той традиции жрецов, которые знали в целом планы по развития цивилизации ещё со времён первого жреца. Они знали, что сначала мы дадим развиться и сгнить государству с религией единобожия без идеи о Преображении, затем мне надо будет умереть и воскреснуть, чтобы создать новую религию, которая уже будет развивать человечество по-настоящему. Но на тот момент я не знал, где будет внедряться эта религия, и честно сказал первым жрецам, что она может внедряться даже на другом континенте. Это знание жрецы пронесли через эпоху первых городов и империи ПСИС. Поэтому когда посланник от провинциального жреца прискакал в столицу, первосвященник всё понял и со всей своей немаленькой охраной помчался в провинцию с наибольшей скоростью. Он успел к остывающим углям.

Теперь он ползал в пепле, посыпал им голову, плакал и не знал, о чём молиться. То он благодарил за то, что честь возникновения праведной религии принадлежит этому народу, то просил простить народ за то, что они дали умереть Богу, то просил его простить за то, что он не узнал в докладах о странствующем проповеднике того, кто принёс Спасение. Шум он создавал невообразимый, да и просто было жалко пожилого человека. Поэтому я прервал доклад Три Кольца, открыл канал прямой связи и сообщил дяденьке, что со мной всё хорошо и что произошло то, что должно произойти. Его сознанием это воспринималось так, будто моя фигура возникла перед ним в лёгким сиянии. Ещё я посоветовал священнику собрать кости и пепел, их потом можно будет дорого продать как священные амулеты, и попросил больше не шуметь, а то за тридцать пять лет отсутствия накопилось много проблем.

В следующий час потрясённые жители города наблюдали, как столичный первосвященник и вся его охрана ползали по площади и тщательно собирали пепел и остатки костей.

Дослушав список смертельных опасностей, я перенёсся в заблокированные бесами пространства. Бесы попытались мне противостоять. Это стало их самой большой ошибкой за столетие. Теперь я мог дотянуться до их душ и завязать их узелком. Что я и сделал с теми, кто пытались дёргаться. Надолго их это не остановит, но пару месяцев им придётся провести наедине со своими кошмарами, без возможности получать сигналы от окружающего мира. Остальные бесы убоялись и разбежались. Чтобы два раза не ходить, забрал из бесовских пространств души тех, кому было пора выходить на воплощение в нормальном мире. Провозился два дня.

Я вызвал каждого из богов — бунтарей и спросил, правда ли они до сих пор считают, что у них получилось лучше и что мне стоит уйти с планеты. Все поджали хвосты и промолчали. Лагана, которая почти полностью потеряла свой народ, долго плакала, когда мы разбирали её ошибки.

Улитки сказали, что у них всё хорошо и что после того, как их народ выйдет из неизбежной стадии первой дикости, у них будет хорошее государство. Я им показал, что у них народ деградирует, звереет и если куда-то и развивается, то только в сторону безжалостности, упоения обращением в рабство и заносчивости. Трёпка, полученная от Первостана, им немного помогла, они поняли, что не только они могут обращать в рабство и что это не очень хорошо. Помогла, но не очень. Народ продолжала развиваться в сторону хищных эгоистов. Три Кольца так расстроилась, что ушла на поверхность аватаром, жить в теле одной девочки, которой должно было стать учёной — врачом в Первостане.

С Пшижушей я даже обсуждать ничего не стал. Только спросил, как дела. Ей предстоит увидеть, как её религия, основанная на низших удовольствиях, будет сотни лет консервировать народ на уровне скотов, а потом весь народ будет истреблён теми, кто решит остановить эту порочную религию. Она будет чувствовать боль каждого убиваемого человека, как недавно это чувствовала Лагана.

Вира и Серен не очень уверенно доложили, что у них получилось построить устойчивое государство, но что делать дальше, они не знают. Пока решили дать людям технологии простой техники типа ткацкого станка и водяного колеса. На вопрос, стоит ли мне уходить с планеты, дружно заплакали и сказали, что не знают, что делать дальше, а я знаю. Серен плакал сильнее, как выяснилось позже, из-за детей.

Оказалось, что дети Серена и Гу оказались самыми оторвами. Ранее я дал им много возможностей, так как они бегали на посылках и разносили информацию между богами и синклитами. После моего ухода они поссорились с родителями и использовали эти возможности для того, чтобы превратить Первостан в хищную нацистскую империю с комплексом всемирного господина. Ещё и сделали это от моего имени. Я им сказал, что они могли экспериментировать как им вздумается, люблю тех, кто пробует, а не сидит на месте. Но вот делать это от моего имени не стоило. Возможности отобрал, назначил работать заботниками о народе в синклите Первостана. Без божественных возможностей они не более, чем обычные люди, слабее тех людей, которые до этого заботились о Первостане и которых они до этого сильно обижали. Теперь они должны будут им подчиняться. Бедные дети. Им предстоит увидеть, как народ Первостана гибнет от собственного эгоизма и заносчивости. Пока они этого не прочувствуют до конца, из синклита не выпущу.

Сереновичи решение восприняли с энтузиазмом. У них шла война с народом джунглей, и они очень хотели помочь своим людям выиграть эту войну.

Серен пришёл благодарить за детей, за то, что я их не наказал сильной болью. Я его «обрадовал» тем, что это как раз и есть самое сильное наказание.

Тран, который первое время помогал Сереновичам, плакал очень сильно. Сказал, что всего лишь хотел попробовать построить изобильное государство со школами, университетами, театрами и конными трамваями в городах. Сказал, что не ожидал, что всё повернётся так быстро и так трагично.

Ва прибежала плакать сама, сказала, что она дура и даже не смогла донести до водных людей необходимость изменений. Пришлось утешать, чтобы опять в кошку не превратилась.

Котёнка я не звал,